– И вы пытались потом загладить свою вину?
– Я всегда искренне сочувствовал вам! – воскликнул Амирош. – Я видел, как тяжело пришлось Атамурлану, когда он попал на Эбери. И его ведь готовили, он еще на Земле знал обо всем. И тем не менее он не раз был на грани срыва. А вам пришлось выживать одной, сперва в обществе дикарей, потом – налаживать скромную жизнь в Угоре и в итоге попасть в центр внимания при дворе. Признаться, я поражался, как вы вообще сохраняете спокойствие. Я невольно сравнивал вас с императором и не мог понять, что же заставило вас держаться все это время.
«Тайная миссия сокрушить имперскую власть во имя цивилизации Триниана», – с внутренней усмешкой подумала я.
– Возможно, все дело в том, что меня не тяготило ярмо власти, которое было накинуто на Атамурлана.
– Может быть… говорят, сам переход из мира в мир – уже тяжелое испытание, прежде всего, для тела. Атамурлана мутило две недели, и от этого он был очень зол. Такое ощущение, что тогда ему давала силы разве что какая-то скрытая ненависть…
– Да уж, и он с успехом пронес ее с собой через годы… – скривилась я.
– Нет. Я бы сказал, что он проявил верх мужества и одновременно – удивительную для его возраста остроту ума. Иначе бы он не удержал власть в своих руках.
– Мужество? Ум? Нет ненависти, говорите? – меня саму потрясла волна гнева, заполонившая сознание после слов каганетта.
Вот он сидит – уверенный в себе, наделенный безграничной властью, с безупречным происхождением. Сидит и сочувствует мне, сопереживает императору. Мужчина, на шею которому вешаются горе-невесты, с которым считается и Атамурлан, и турмалонская знать. Что он может знать обо мне? Что ему известно о страхе, об одиночестве, об ужасе насилия? Высокородный самец, серый кардинал, дергающий за ниточки судеб тысяч ни о чем не подозревающих людей… Как я вообще могла думать о браке с подобным ему? Все они похожи друг на друга: самоуверенные, заносчивые, бессердечные уроды, озабоченные лишь своей властью и непомерными амбициями. Что такой, как он, может дать мне? Даже через показную любовь все равно будет проступать животная похоть и страсть до наживы…
Меня затрясло. Сжав челюсти, я выхватила кинжал и бросилась к каганетту. Он не успел даже шевельнуться, а острие уже упиралось ему в горло.
– Знаете, что он сделал? – прошипела я, давя гневом слезы. – Знаете? Если знаете, и все равно приехали с таким предложением – вы не достойны даже поднимать на меня глаз, а ваше тело я побрезгую отдать своим собакам. А если не знаете – то как бы ваше столь ранимое сердце не разорвалось от сочувствия ко мне, когда я расскажу.
Ваш прославленный император, мальчишка, которому вы помогали вставать на ноги в тайном городе Милоа,