Всю жизнь я наблюдал, озадаченный, за старухами, за старушками – существами, прежде всего, загадочными.
Вон снеговая прядь из-под платка той старухи…
…С какого же дня это во мне – о малости-то мира?
–– Мама…
…Руки на коленях – и думал о значительности пространства. О приобретении пространства. О лишении пространства.
И об ответственности. Перед пространством.
На часы смотреть страшился.
Ведь они-то – теперь было понятно – как раз о пространстве!..
Ждал звука.
Хотел, чтоб он – раньше?.. Хотел, чтобы – позже?..
Тиканье тикало – и всё решало…
Губы высохли.
Чаю ещё попить стыдился… совестился
…С какой-то другой стороны – тоже, как и электрический, снаружи – на зрачки мои струился, брезжа… полупрозрачный, полувидимый… летний солнечный… зелёный, голубой… уютный, тёплый… свет, свет… В этом свете, как в сладком прозрачном сиропе, я – в коротких штанишках, в безрукавой рубашке и в большой кепке – тяну руку меж жердей соседского огорода, никак не могу дотянуться, царапая уже и плечо, к орешнику за орехами…
Я подвинулся встать. Но, опять же, счёл неуместным… хоть как-то, по поводу самого себя, двигаться.
В этом летнем зелёно-голубом уютном сладком свете… передо мною сейчас… залетали ещё и руки… знакомые, самые знакомые… умелые… грубоватые… но всегда тёплые…
Глаза мои, ощутил, горячие… обновились…
Не надо.
А как надо?..
…Звонок.
Он, увы, возвратился.
Посмотрел на часы.
В самом деле: под окном – чем-то грубым по асфальту.
Звонок…
Мобильник взял.
В кулак.
Встал.
Звонок…
Я – глядя в то место, где окно, – включил.
–– Да.
–– Андрей…
–– Да.
–– Мама…
Я ощутил моё тело как тело. И – виноватое, виноватое: за то, что оно – тело, не ощущающее сейчас… ни даже зубной боли, ни хотя бы усталости…
–– Что?
–– Ночью… В четыре часа…
–– Где?
–– В реанимацию…
–– В какой?
–– Больница эта…
Я отключил.
…Вот теперь – нельзя! Ничего нельзя.
Кроме движения.
В прихожей обулся и надел куртку.
Шагнул – как бы включаясь, не забыв о нём, в другое пространство – в комнату и по-обычному поцеловал Богоматерь в глаза.
В прихожей стал надевать куртку.
Мурашки по всему, вертикальному, телу пробежали… Счастья, счастья!..
Я уныло и обречённо… эту вторую куртку стал снимать… с уже надетой.
Слыша… чей-то стон…
…Снаружи – и сверху, и снизу, и со всех сторон ощутим был чёрный снег и, вперемешку, чёрный дождь.
Равнодушный троллейбус…
Пустой – ненужный – вокзал…
В автобусе кресло было с устройством, под локтем, непривычным… Зачем?..
Через какое-то – воющее, качающееся – время