Относительно не так давно по радио, ставшим одним из наших семейных развлечений, мы услышали страшную новость о случившемся землетрясении в Мерчинсоне и Нельсоне. Это на Южном Острове, далеко от Окленда, и нас волна природной катастрофы не достала, хотя и говорили, будто некоторые жители пригорода чувствовали тряску. Но я помню, как будто землетрясение случилось прямо у нас дома – такой важной новостью оказалась эта трагедия. Мне даже кажется, что был июнь, хотя я уже плохо помню. В нашей школе каникулы еще не настали, и было очень холодно, и мы никуда не путешествовали и не выходили в свет, и многие дни я проводила дома, от того в голове все перемешалось из-за отсутствия личных событий, способных разделить время на отдельные промежутки. Тогда, в Нельсоне, пострадали два мальчика в колледже, где обрушилась башня. Об этом передавали очень много и в деталях, и все думалось: это где-то там, в Нельсоне, далеко, и теперь уже все закончилось. Но буквально на следующее утро по тому же радио объявили, что только сейчас все поняли, кто стал главной жертвой – городок Мерчинсон, где из-за землетрясения реки смыли несколько домов, была полностью разрушена школа, и где погибло наибольшее количество людей. Это был хаос. Даже по радио ощущались паника и отчаяние. Жителям всего города пришлось в бегстве спасаться и пешком пройти почти сорок миль к спасительному месту, откуда их, как сообщили по радио, забрали не то автобусы, не то поезда – не поверите – в Нельсон. Да, Нельсон, где сначала считалось, трагедия явила себя в своем апогее. После того случая я с настороженностью отношусь ко всем новостям, и после любой плохой вести мне почему-то представляется, что где-то рядом, наверняка, происходит что-то по-настоящему страшное, только про это еще никто не знает, потому что там нет связи с внешним миром. Теперь, когда я слышу, что финансовый кризис – это только там, за океаном, я невольно хмурюсь в своем пессимизме и торопливо оглядываюсь по сторонам: не явил ли он себя уже здесь, под самым нашим носом.
Этот день – не самое подходящее время для таких негативных размышлений. Сегодня мы, Паркеры, должны, подобно Ричарду Гредбергу, играть на жизненной сцене и нести образ беспечной состоятельной семьи, которую никакие кризисы касаться не могут. Те, кто по неопытности начинал вскользь жаловаться на возникающие трудности, моментально сбрасывался со счетов и переходил в ранг тех, чье мнение уже не являлось авторитетным. Они, грубо говоря, уходили на пенсию, точнее, их сопровождали и подталкивали туда, хотя они в реальности могли бы еще играть и играть. Но выживает сильнейший. Интересно, потому ли Гредберг уходит со сцены, что дает о себе знать возраст, или потому, что предчувствует несчастливый конец трагедии, когда общество само подталкивает его уходить в отставку тем, что просто перестает ходить в театр? И как рассматривать наш сегодняшний театральный выход в свет: как дань уважения великому актеру в отставке или ненавязчивое напоминание ему о его месте,