– Ваше превосходительство, разрешите доложить, – сказал Пан, отдав честь Барклаю. – По пути следования чрезвычайных происшествий не было. Все живы и здоровы. Где мы можем остановиться и разместить нашу технику?
– Рад вас видеть, господин подполковник. Замечательно, что вы добрались без происшествий, – ответил Барклай. – А разместим мы вас в Ревельском замке – это который в Вышгороде…
6 (18) апреля 1801 года.
Санкт-Петербург, Михайловский замок.
Патрикеев Василий Васильевич,
журналист и историк
Утром я неожиданно для себя получил дружеское послание… Ни за что бы не догадался, от кого! Хотя нечто подобное мне все же порой приходило в голову.
В общем, один французский негоциант, прибывший на днях в столицу Российской империи, через графа Федора Ростопчина почтительно попросил меня уделить ему несколько минут, чтобы переговорить с глазу на глаз. Ну, если сам глава российского внешнеполитического ведомства счел нужным передать мне столь необычную просьбу, то причина для этого, наверное, была достаточно весомая.
Француз, представившийся мне как «мсье Жак», был явно не из санкюлотов и якобинцев. Его обхождение и изящные манеры говорили о том, что он дипломат (или шпион – что, в принципе, одно и то же) еще королевской выделки. Впрочем, для француза он был умеренно краток и после взаимных приветствий передал мне плотный запечатанный конверт, на котором были написаны лишь моя фамилия и имя. Адрес и данные отправителя отсутствовали.
Увидев мой вопросительный взгляд, мсье Жак вежливо пояснил мне, что внутри конверта находится еще один конверт, на котором указано, кто автор сего послания. Затем таинственный гость поспешил откланяться, оставив, впрочем, записку с адресом, по которому его можно найти в Петербурге, чтобы переслать ответ на послание неизвестного пока мне корреспондента.
Когда дверь за мсье Жаком закрылась, я вскрыл конверт и обнаружил внутри него другой конверт, на котором было написано по-французски: «Господину Василию Патрикееву от Первого консула Французской республики Наполеона Бонапарта». Вот так! Ни больше, ни меньше!
Вскрыв второй конверт, я обнаружил в нем два листка, исписанных неровным почерком. Французский язык я практически не знал и потому, вздохнув, убрал послание Наполеона в конверт. Связавшись по рации с императором, я попросил у него срочной аудиенции. Пусть Павел лично прочитает это письмо и заодно убедится в том, что я не собираюсь вести никаких политических игрищ за его спиной. В данном случае честность – лучшая политика. А для себя решил – надо всерьез заняться французским языком. На нем, как на втором родном, говорит вся российская аристократия. В этом я мог лишний раз убедиться, посетив недавно хлебосольное семейство Кутузовых.
Павел не особо удивился, узнав, что Бонапарт прислал мне личное послание.
– Вы