Была она когда-то в няньках у дочки помещика. Жена у него рано померла, и девочка любила няньку как мать родную. Когда девицу замуж выдавали, заартачилась она: "Без няньки не поеду!.." Взяли с собой няньку: она тогда не такая старая была, как сейчас. Когда в этот дом приехали, невесте голову отрубили и свиньями скормили. "Эта баба не молодая уже – бежать побоится, – сказал тогда атаман. – Пусть живет, будет нам жрать готовить да стирать". С тех пор старуха и живет у них в услужении: еду готовит, печь топит, стирает, прибирает…
– Ох, и страху я натерпелась поначалу. А теперь, как невесту привозят, я им стол накрою и сама за печкой прячусь, чтоб не слышать и не видеть ничего, – закончила свой рассказ старушка.
От усталости, тепла и еды Евдинья прямо на лавке задремала.
– Евдинья, Евдинья, девица, просыпайся. Едут, едут они… Слышишь: колокольчики звенят – значит, невесту везут. По что ж я, дура старая, тебя раньше-то не выпроводила? Ой, че будет-то? Прячься, прячься быстрее. Они близко уже, подъезжают, – разбудила Евдинью старуха и забегала по комнате взад – вперед.
– А куда мне спрятаться-то, бабушка?
– Хоть куда! Иначе убьют они тебя. В одежду заройся али под кровать какую залезь. Беги, беги…
Спросонья Евдинья не сразу сообразила от кого и куда прятаться-то… А лошадь, звеня бубенцами, уже во двор въехала. Послышались голоса да хохот. Забежала Евдинья в другую комнату, а там-то одни столы да лавки, и спрятаться негде. В следующую забежала, зарылась в белье грязном, что под столом валялось.
– Стол накрывай, старуха ленивая… – услышала Евдинья голос и поняла, что это атаман на бабушку орет. Голос она этот сразу узнала: хрипловатый, тонкий, на женский похож, словно осипший. Вспомнила и человека, чей голос-то был: среднего роста, в преклонном возрасте… Она еще сперва подумала, что это батька жениха… Все сваты и сам жених заискивающе на него поглядывали: мол, так все, как должно быть, или нет? Он еще во время сватовства у Евдиньи подозрения нехорошие вызвал…
Началась гулянка; зашумели, загалдели разбойники, разговаривают, хохочут, а иногда слышно тонкий девичий смех. Пьют и пьют, хохочут да снова: "Давайте, братцы, выпьем…"
Лежит Евдинья в грязной вонючей куче белья, ни жива ни мертва, от страха дышать боится. Так пролежала она неизвестно сколько времени. То ругала себя, то батюшку, Егора Агаповича; то Бога молила помочь, то Ангела-хранителя просила вызволить ее из этого треклятого дома… Так в бреду и задремала. Проснулась, когда услышала, как вся компания вместе с невестой вошла в комнату.
– Раздевайся сама, да аккуратно: смотри платье не порви, дуреха. Все украшения снимай да в энту коробку складывай… – просипел голос атамана.
Евдинья потихоньку раздвинула белье, чтоб хоть одним глазом посмотреть – что делается-то? Мужики еле на ногах стояли, все сильно пьяные были. Невеста тоже пьяная, уже раздевалась и плакала, не понимая, что происходит.
С одного пальца кольцо никак снять не могла. Мужик, что на сватовстве старшим братом жениха