Слепой инстинкт сорвал его прочь с кушетки и швырнул в центр капсулы.
Уже не владея собой, Жан вцепился руками в спинку операторского кресла и диким взглядом зашарил по одинаково ровным, бледно-серым стенам. Если бы он нашел выход, то выскочил бы отсюда прочь. Если бы только нашел!
Выхода не было.
«Когда я вошел, то сразу увидел дисплей», – уже не соображая, что он делает, мужчина оторвал ладони от кресла, развернулся спиной к дисплею и швырнул своё тело на стену.
На твердую и непроницаемую… абсолютно непроницаемую стену!
Удар был настолько жестким, что на несколько секунд вымел из головы всё!
Затем пришла боль. Первой заболела скула, затем вся левая сторона лица, шея и ладони.
«Не прошел, – обессилив от удара, Жан тупо пошевелил пальцами, – и не мог пройти. Дурак и паникер. Если не сказать, что трус, – теперь, всё ещё прижимаясь всем телом в поверхности, он вспомнил, даже не вспомнил, а мысленно прокрутил перед собой всю процедуру выхода во время, которую, не вдаваясь в подробности, провела тогда Этьена, – кажется, я понял».
Глупо стоять, прижимаясь телом к стене. Ещё более глупо, чем пытаться выскочить сквозь неё наружу.
«Хорошо, что успел повернуть голову, – отлипая от стены, отчужденно подумал Доре, – иначе мог бы сломать нос… или разбить губы. Шлепал бы ими, как оладьями».
Капсула всё ещё качалась, но теперь качка уже не вызывала такой паники.
Жан приноровился, попал в такт качания и в подходящий момент перекинул себя обратно на кушетку.
«Кажется, я понял… – сиденье мягко спружинило, отчего всё вокруг закачалось ещё больше, – это же так просто, – стараясь не смотреть на стены, он сосредоточил взгляд на своих ботинках, – меня просто повело от избытка кислорода. В подвальном воздухе его было меньше, здесь больше, вот меня и закачало как от выпивки… паникер несчастный!»
Жан оперся спиной о стену, вытянул ноги и прикрыл глаза. Скула ещё продолжала ныть. Левое плечо, принявшее на себя основную силу удара, тоже. И коленка.
Зато полностью исчезла боль в левом боку.
«И на том спасибо», – машинально подумал Доре.
Постепенно качание прекратилось.
Захотелось пить.
Жан отмахнулся от жажды. А в следующий момент точно также отмахнулся и от голода, попытавшегося тайком заползти в желудок.
Сейчас настало время думать, что делать дальше.
Можно было вернуться домой, в послевоенный Париж, напомнить киностудии о себе, невыплаченном долге и контракте ещё на одну роль.
«Если эта богадельня ещё существует», – напомнил ему внутренний голос, как червь яблоко, неугомонно грызущий его все последнее время.
«Лучше помалкивай, –