Доре зажмурился и шагнул.
2
Взрыв, удар, вспышка света. Он и сам не знал, что должно было произойти.
Не произошло ничего.
И в то же время что-то разительно изменилось.
«Запах, – не разжимая век, втянул носом воздух мужчина, – запах другой».
Воздух пах… ничем. Ни затхлости, ни горьковатого привкуса плесени, ни едкого духа влажного известняка.
Абсолютно стерильный, безликий воздух.
Жан осторожно приоткрыл веки.
Перед ослепшими от яркого света глазами расплылось уже знакомое зеркало дисплея, дугообразный пульт, вертящееся кресло, кушетка.
Дождавшись, пока глаза привыкнут к освещению капсулы, Жан подошел к креслу, нерешительно постоял рядом, потом вернулся к кушетке и сел, напряженно подогнув под себя ноги.
Тишина. Такая, какой не бывает больше нигде ни на, ни под землей.
«Интересно, а где, всё-таки, всё это находится? – тогда, в первый раз, объяснения Этьены показались настолько неправдоподобными, что почти не затронули его сознание, – надо было слушать внимательно, – всё ещё рассматривая дисплей, запоздало укорил себя Доре, – хотя, честно говоря, только математических выкладок мне тогда и не хватало».
На самом деле, вполне понятно, что он мало что тогда понял.
Он и капсулы-то тогда не рассмотрел как следует.
Нет, сглупил он не тогда, а позже, когда в течение почти трех месяцев так и не удосужился расспросить подробнее. Сначала, подавленный окружающей его обстановкой, самим сознанием того, что дышит воздухом столетней давности.
Затем пониманием того, что изо дня в день живет в этом, давно исчезнувшем для него, мире. Таком реальном и в то же время настолько похожем на декорацию спектакля, что порою у него создавалось впечатление, что, свернув за угол улицы, или открыв дверь комнаты, он внезапно окажется за кулисами. Даже смерть в этом мире казалась ему не более реальной, чем любая театральная смерть, когда герой или героиня более или менее натурально умирали на сцене, дожидались закрытия занавеса, после чего вставали и начинали отряхиваться, готовясь выходить на поклоны.
Нереальным казалось всё.
Всё, кроме его ревности. Уж она-то была обжигающе реальной. Если бы не ревность, не было бы ни этой дурацкой дуэли, ни ссоры. Ничего бы не было. Лошади Кармедека благополучно пролетели бы мимо, выскочили бы либо на Риволи, либо пронеслись дальше между церковью и Лувром к набережной.
В любом случае, ни его, ни Этьену это бы никак не коснулось.
Только сейчас, сидя на плотной (ни жесткой, ни мягкой, а именно упруго плотной, идеально подлаженной