– Война пришла, – сказала Космея, прикуривая очередную сигарету. – Будет весело.
Кира не могла успокоиться, хотя и старалась спрятаться от, равнодушной до изумления, курильщицы. Космея сделала несколько резких шагов вперёд и наклонилась, грубо схватив Киру за шею.
– Вставай. Поднимайся! – завопила она, протягивая свою чёрную руку.
Кира рефлекторно схватилась за её руку, и поднялась на ноги, взглянув ей прямо в глаза. Курильщица провела дряблыми пальцами по её щекам, словно сняв детский румянец:
– И не смей рыдать. Чтобы я больше не видела слёз на твоих щеках, – воодушевлённо и храбро произнесла она.
Кира подняла глаза, взглянув на повешенных родителей:
– Нужно похоронить их.
– Похорони, если видишь в этом смысл. Мёртвым не нужны почести, они нужны лишь живым.
Космея вытащила из-под плаща скромную бутылочку с маслом и вложила её в руку Киры:
– Лучше сожги, чтобы ни черви, ни стервятники, ни псы, не добрались до их тел.
Кира взглянула на, плавно переливающееся, масло. Её рука дрожала, горечь потери казалась невыносимой, но надменная самоуверенность Космеи передавалась, словно морозная буря. Бутыль ловко откупорилась, едва Кира потянула за мягкую пробку. Она облила тела матери и отца, вылив всё до последней капли, и, схватив уже потухший, но ещё искрившийся, факел, поднесла к почернелым столбам. Тела родителей моментально вспыхнули синим пламенем, заставив Киру попятиться назад. Это явно было необычное масло, но её это слабо волновало. В холодных зелёных глазах искрился огонь. Вся её жизнь сгорала на двух забитых колах, на обрушенных крышах домов, на изувеченных телах, на унесённом, уже забытом, запахе хлеба.
Кира не успела опомниться, как солнце начало заваливаться за горизонт, едва просвечиваясь сквозь толщи дыма и туч. Слёзы испарились с её бледного лица вместе с диким пламенем. В ней не осталось ни боли, ни жалости, ни страха, лишь злоба и хладнокровие, окутавшие