Сейчас она что-то отвечала Ярославу, невозмутимо и уверенно, как обычно. Она-то никогда не выходила из себя. Все дочери, да и сыновья тоже, считались с ней даже больше, чем с отцом, потому что поддержка матери всегда обещала успех. Князь Ярослав, одержавший немало побед над внешними врагами, у себя наверху, в жилых горницах, зачастую уступал жене и детям, лишь бы сохранить мир в семье. Ведь что он без своей семьи, где найдет союзников, если рассорится с ней? С молодости он хорошо помнил, какое страшное зло несут семейные раздоры: грех братоубийства, войны и разорение земли. Он не желал такой участи своим сыновьям и даже соглашался терпеть поражения на «домашних тингах», лишь бы его дети оставались дружны между собой.
Но сегодня, похоже, беседа обещала затянуться. Елисава вышла из горницы и стала спускаться в нижние сени. Она, как и отец, надеялась, что устами Ульва вчера говорил хмель, но такие разговоры, однажды возникнув, редко проходят бесследно.
Во дворе ждали несколько женщин, жен и дочерей Ярославовых бояр. Завидев старшую княжью дочь, женщины стали кланяться, поглядывая на двери сеней и ожидая прочих. Елисава кивнула своей подруге Саломее и знаком пригласила остальных следовать за собой, давая понять, что князь и княгиня сегодня к обедне не пойдут.
Возле дверей дружинного дома толпились гриди сегодняшней сотни, свободные от дозоров, и тоже ждали.
– Приветствую тебя, Эллисив! – Елисаве поклонился сотник Бьёрн, стоявший впереди кучки товарищей-варягов. Это был огромного роста, широченный в плечах, очень сильный мужчина лет тридцати пяти, с кудрявыми рыжими волосами и такой же бородой, а также невинными и ясными голубыми глазами. Взгляд этих глаз говорил, что перед вами очаровательное и безобидное существо, но – врал. Всегда приветливый со своими друзьями, Бьёрн мог быть весьма и весьма опасен для врагов. – А Ярислейв конунг не пойдет в церковь?
– Думаю, что сегодня ему не до церкви. – Елисава улыбнулась Бьёрну. – И ты, как умный человек, понимаешь, в чем тут дело.
– Тогда позволь нам сопровождать тебя! – ответил Бьёрн. – Я правильно понимаю, что княгиня нас тоже не примет?
Женщины прислушивались к их разговору, но тот велся на северном языке, который понимали немногие. Старшую дочь князь Ярослав нарек Рогнедой, в память о своей матери, но в обиходе неожиданно прижилось ее крестильное имя, по-церковному – Иелисавефь, или Елисава, которого еще никто в роду Игоревичей не носил. По-крестильному самого Ярослава звали Георгием, и имя для старшей дочери он взял из жития своего небесного покровителя, святого Георгия, спасшего от ужасного змея царскую дочь Елисаву. Варягам, казалось бы, удобнее было звать ее Рагнгейд, как и было, собственно, настоящее имя ее бабки, однако новое имя предпочитали и в варяжской дружине. Имя Елисава в их устах звучало как Эллисив и нравилось ей даже больше. Это чудное имя принадлежало на всем свете ей одной, и в нем слышалось что-то