Уже собираюсь идти дальше, решив, что это все-таки мышь, как та вдруг громко сморкается – совершенно точно по-человечески. А затем вновь возвращается писк. Однако теперь я понимаю, что это не писк, а жалобный плач.
Мало ли на Птицеферме причин, чтобы плакать? Думаю, у каждого найдется с десяток. И лезть в них… Мы все здесь вынужденные пленники – не друзья. Поэтому разумнее было бы пройти мимо…
Но я уже оказалась не в том месте и не в то время и уйти не могу. Полагаю, коридор у люка уже и так затопило водой, хуже за несколько минут не станет. И я заворачиваю в прилегающий коридор, откуда доносится плач.
Этот коридор заканчивается тупиком. Раньше тут было окно, но его давно выбили, а затем залатали двумя кусками пластика, прибив их к раме крест-накрест. А подоконник остался. На этом подоконнике и сидит тот, кого я сперва приняла за мышь. Кто-то очень маленький, сжавшийся в комок, обнявший тощие колени руками и спрятавший в них лицо.
– Олуша?
Можно было бы ошибиться, но на Птицеферме таких габаритов больше нет ни у кого.
Девушка испуганно вздрагивает, вскидывает заплаканное лицо.
– Кто здесь? – Как всегда, тихо, тоненьким голосом, который и правда похож на мышиный писк.
Верно, у меня лампа в вытянутой руке – Олуше слепит глаза и она не может меня рассмотреть.
Приглушаю свет еще сильнее, поставив на минимум, и подхожу ближе.
– Это я.
– Гагара, – вздыхает девушка и отворачивается. Обнимает тощие плечи. – Уходи.
Я сказала бы так же.
Поэтому спрашиваю прямо, без лишних предисловий:
– Помощь нужна?
Лишние разговоры – это по части Чайки и Кайры. А мне бы не вмешиваться. Только, когда услышала плач, я уже вмешалась.
– Мне никто не поможет. – Горько, с надрывом, обреченно. А потом новый поток слез.
Я не психотерапевт, а соседний коридор заливает через люк дождь, и, кажется, у меня все же сотрясение. Иначе почему меня все еще поташнивает, а перед глазами плывет полупрозрачное нечто, напоминающее микроорганизмы под стеклом микроскопа?
Так что разворачиваюсь, чтобы уйти. Однако не успеваю.
– Филин отдал меня Момоту! – догоняет меня то ли крик, то ли стон.
Оборачиваюсь.
– Серьезно? С чего вдруг?
Олуша уже больше года, с тех пор как в шахте погиб ее прошлый сожитель, живет с Куликом. Кулик – спокойный беззлобный парень, они неплохо ладят. А Момот…
Момот – крупный (даже очень крупный) сорокалетний мужик, которому крохотная Олуша годится в дочери как по возрасту, так и по внешнему виду. Раньше он в паре с Тетеревом приводил в исполнение приговоры Филина. Только если Тетерев делал все равнодушно и по приказу, то Момот – с наслаждением и особым смаком. Момот – садист и не считает нужным этого скрывать. Местные женщины его тоже избегают, а те, кто имел с ним дело, говорят, что в постели он не менее жесток, чем в повседневной жизни.
Олуша всхлипывает.
– Они устроили