Осенний воздух – крепкое вино,
И вдоволь горизонтным позолотам
Сегодня разогреться не дано.
И мреет сумрак матово-кирпичный,
С которым гармонируют вполне
Кудрявый дым над крышей черепичной
И ранний свет в готическом окне.
Тростник хрустит как изморозь сухая,
Прохладный ток касается лица,
И в смутном отдаленьи затихая
Звенит напев шального бубенца.
«Двусмысленна и не ясна…»
Двусмысленна и не ясна,
В апрельский день многолукавый
Мне представляется весна
Аллегорическою славой.
Ненастояща синева
И блики золота фальшивы,
А воробьиные слова
И слишком приторны и лживы.
И вот разветривая сны,
Сырою мглой туманя лица,
Веет дыхание весны,
Чтоб серым мороком разлиться.
«Изящно и легко выделывая па…»
Изящно и легко выделывая па,
Предусмотрительно ты пробирайся к двери,
Не то нам здесь сейчас проломит черепа
Илья-Артур Фрумсон поэмою о Мэри.
«Илья-Артур Фрумсон…»
Илья-Артур Фрумсон
Своей поэмой жалкой
Сперва вогнал нас в сон,
Потом огрел как палкой.
«О, щедрая память, зачем эта стертая дата…»
О, щедрая память, зачем эта стертая дата
Тебя заставляет тянуть бесконечную нить?..
Довольно, довольно!.. Пускай это было когда-то,
Сейчас я не смею в былое себя заманить.
Ведь все уплывает, чтоб снова уже не вернуться,
И каждая встреча разлукой должна расцвести;
Обнявшие руки еще не хотят разомкнуться,
А губы, целуя, уже восклицают: «Прости!..»
Мы живы мгновеньем, нам лишь настоящее мило,
Грядущее смутно, а прошлое смыто волной,
И то, что вчера нас предчувствием счастья томило.
Сегодня печалит, а завтра пройдет стороной.
Зачем же, о, память, я узами связан твоими
И ласковым ветром из теплого сумрака лет
Ты снова приносишь все то же певучее имя,
Навстречу рассвету застенчивой ночи вослед?..
«От смерти миру смертью веет…»
От смерти миру смертью веет…
«От смерти миру смертью веет»,
От Оболдуева – дерьмом…
Ведь каждый смертный разумеет:
«От смерти миру смертью веет»,
Но тем не менее совеет
В благоговении немом: —
«От смерти миру смертью веет»,
От Оболдуева – дерьмом…
«Колокола пустились в пляс…»
Колокола