Они поплакали о Стивене.
О себе.
О мире, в котором могут происходить такие вещи, когда счастливые люди идут по знакомой улице.
Они разомкнули объятия, вытерли слезы, высморкались, и Арман прошел за ней в кухню.
По дороге домой в такси он хотел только обнять Рейн-Мари, принять горячий душ и забраться в кровать. Но теперь он сидел за кухонным столом, глядя перед собой.
Рейн-Мари поставила на газовую конфорку видавший виды чайник, достала заварочный.
Кухня была старомодная. Они собирались ее обновить, но как-то все руки не доходили. Вероятно, потому что никто из них по-настоящему не хотел здесь ничего менять. Такой эта кухня была при Зоре, бабушке Армана, которая заправляла здесь, разговаривая на странной смеси идиш, немецкого и французского.
Она выросла в Париже и потому говорила на французском и идиш – языке ее родителей. А немецкий освоила в лагерях.
Она завещала Арману квартиру вместе со всем ее содержимым, сводившимся главным образом к ее безграничной любви, которую он всегда носил с собой в сердце.
«Nein. Opshtel, – почти слышал ее голос Арман. – Чай всегда лучше, когда wasser еще не совсем bouillant[23]. Пора бы тебе уже выучиться», – выговаривала она ему.
«Не plotz»[24], – неизменно отвечал он, что сильно веселило ее.
Его бабушка давно умерла, и теперь он наблюдал за тем, как Рейн-Мари хозяйничает на этой кухне, отводя от глаз выбившиеся седые пряди. Она принесла чайник с хорошо заваренным чаем и кувшин молока из старого капризного холодильника.
– Merci, – сказал Арман, размешивая сахар. – Врачи говорят, что у него, возможно, поврежден мозг, но все же активность наблюдается.
Рейн-Мари отхлебнула чая. Она знала: Арман думает о том же, но пока не может это сказать.
После чая Арман принял горячий душ, подставив лицо под воду. Пробуя на вкус соль, смываемую с его лица.
Он лег в кровать рядом с Рейн-Мари и сразу же погрузился в глубокий сон.
Три часа спустя, когда сквозь кружевные занавески в комнату проник свет, Арман проснулся. В первый момент он испытал полное умиротворение. Здесь, в этой знакомой квартире. В окружении знакомых запахов, таких домашних, таких привычных.
Но секунду спустя он все вспомнил и тут же схватил телефон, чтобы проверить сообщения.
Из больницы не пришло ни одного.
Рейн-Мари уже встала. Она прошлась по магазинам на улице Рамбюто и принесла свежие круассаны из любимой пекарни Армана «Pain de Sucre».
Он пошел на запах крепкого душистого кофе и увидел на кухонном столе сыр, малину, спелые груши. И круассаны. Вместе с pain aux raisins, купленными вчера вместе со Стивеном.
– Уже встал? – спросила Рейн-Мари. – Как спалось?
– Хорошо. Очень хорошо, – сказал он, целуя ее. – Недолго, но сон был глубокий.
– Из больницы больше ничего?
– Нет. А как ты?
– Пожалуй, я пока не оправилась от потрясения. Не могу поверить, что это случилось.
Арман обнял ее, потом