Тяжелые сны. Федор Сологуб

был уже знаком с историею, которая занимала город, и с настроением некоторых влиятельных в городе лиц, чтобы предвидеть, что участие Шестова не принесет пользы для проведения замысла в жизнь. Скорее напротив: будут мешать за то, что он участвует.

      – А все-таки поборемся, – решительно сказал Шестов.

      Горделивое чувство поднялось в душе Логина, как перед битвою в душе воина, который не уверен в победе, он дорожит честью.

      – Поборемся, – весело повторил он.

      И вера в замысел, такая же сильная, как и неверие, встала в его душе и все же не могла затмить угрюмой недоверчивости.

      «Восторг его хорош сам по себе, помимо возможных результатов, думал он о Шестове, эстетичен этот восторг!»

      Было, в самом деле, что-то прекрасное и трогательное в молодом энтузиасте. Дорога, где шли они, с серым избитым полотном и узкими канавами по краям, пыльно протянулась среди унылого ландшафта, утомительно-однообразного; она своим пустынным и жестким простором под блекло-зеленым небом, всем своим скучающим видом странно и печально оттеняла незрелый восторг молодого учителя. Чахлые придорожные березки не слушали его восклицаний, вздрагивали пониклыми и порозовелыми на заре ветками и не пробуждались от вечного сна. Грубая дорожная пыль взлетала по ветру нежными клубами, сизыми, обманчивыми. Когда она подымалась у ног Логина, за нею мерещился ему кто-то злой и туманный.

      – Какая светлая личность Ермолин! – продолжал восторгаться Шестов. – Какая удивительная девушка Анна Максимовна! Их Толя – замечательно умный мальчик, не то что ты, Митька!