– Василий Маркович, вы были у Дубицкого? – спросила она у Логина и с тревожным ожиданием склонилась в его сторону стройным станом, опираясь на край стула обнаженною рукою.
– Да, как же, был. Почуеву дадут место, но в другой какой-нибудь школе.
– Ну вот, большое вам спасибо, – сказал Ермолин и крепко пожал руку Логина. – Как это вам удалось?
Анна посмотрела на Логина благодарными глазами, и ее рука нежным движением легла на его руку. Логин почувствовал, что ему не хочется рассказывать ей, потому что она смотрит так ясно, но он преодолел себя и подробно передал все, что было.
– Молодец генерал! – воскликнул Коноплев с искренним восторгом.
Хотин неодобрительно потряс черною бородою, Шестов покраснел от негодования, Анна спросила холодно и строго:
– Что же вам так нравится? Коноплев слегка смутился.
– Как же, дисциплина-то какая? Разве худо?
– Неумно. Какие жалкие дети!
– Обо всем не перенегодуешь, так не лучше ли поберечь сердце для лучших чувств, – сказал Логин с усмешкою.
Анна вспыхнула ярким румянцем, так что даже ее шея и плечи покраснели и глаза сделались влажными.
– Какие чувства могут быть лучше негодования? – тихо промолвила она.
– Любовь лучше, – сказал Шестов. Все на него посмотрели, и он закраснелся от смущения.
– Что любовь! – говорила Анна. – Во всякой любви есть эгоизм, одна ненависть бывает иногда бескорыстна.
В ее голосе звучали резкие, металлические ноты; голубые глаза ее стали холодными, и румянец быстро сбегал с ее смуглых щек. Ее обнаженные руки спокойно легли на коленях одна на другую. Шестов смотрел на нее, и ему стало немного даже страшно, что он возражал ей: такою строгою казалась ему эта босая девушка в сарафане, точно она привыкла проявлять свою волю.
– Да вот, – сказал Логин, – вы, конечно, давно негодуете, а много вы сделали?
Анна подняла на Логина спокойные глаза и встала. Ее рука легла на деревянные перила террасы.
– А вы знаете, что надо делать? – спросила она.
– Не знаю, – решительно ответил Логин. – Порою мне кажется, что негодующие на мучителей просто завидуют: обидно, что другие мучат, а не они. Приятно мучить.
Анна смотрела на Логина внимательно. Темное чувство подымалось в ней. Ее щеки рдяно горели.
– А что, – сказал Ермолин, – не приступить ли к делу? Василий Маркович прочтет нам…
– Постойте, – сказал Коноплев, – писать-то все можно, бумага стерпит.
Все засмеялись. Коноплева удивил внезапный смех. Он спросил:
– Что такое? Да нет, господа, постойте, я не то что… я хочу вот что сказать: важно знать сразу самую суть дела, главную идею, так сказать. Вот я, например, я уж после Других примкнул, мне рассказали, но, может быть, не все.
– Савва