– Ну что, на Рождество домой?
– В этом году вряд ли.
– Ты ведь тоже лондонец, верно?
– На самом деле, из Бакингемшира.
– А точнее?
– Эмершем.
– А… Эмершем, как же. Девятая зона метро, линия Метрополитен. Выпьем?
У Тони лицо сделалось каменным, но Уилсон, казалось, ничего не заметил. Он окликнул официанта, заказал три джина с тоником, потом извинился и отошел в туалет. Как только он удалился на достаточное расстояние, Тони прошипел:
– Тупой придурок.
– Ты что, Тони? – Меня удивила эта необычная для него вспышка гнева.
– «Девятая зона метро, линия Метрополитен» – передразнил он, пародируя сочный акцент Уилсона. – Я так и знал, что он это скажет. Обязательно лягнет, влезет со своей издевочкой.
– Слушай, но он же просто сказал…
– Я понял, что он сказал – я слышал каждое долбаное слово.
– И что он хотел сказать?
– Ты просто не понимаешь.
– Да уж, для меня это слишком тонко, – ответила я беспечно. – А может, я просто тупая американка и не улавливаю английские нюансы.
– Никто не улавливает английские нюансы. Англию трудно понять.
– Даже если ты англичанин?
– Особенно если ты англичанин.
Я была удивлена: его ответ показался мне уверткой. Потому что уж кто-кто, а Тони понимал Англию лучше некуда. В частности, он отлично понимал (и объяснил мне) свое положение на социальной лестнице. Эмершем был провинциальным, безнадежно мелкобуржуазным городком. Тони его ненавидел, хотя единственная его сестра – с которой они не виделись много лет – осталась жить там, под родительским кровом. Их отец – рано ушедший из жизни из-за страстной любви к сигаретам «Бенсон и Хеджес» – работал делопроизводителем в архиве муниципального совета (откуда уволился только за пять лет до смерти). Мать – ее уже тоже не было в живых – трудилась в регистратуре врачебного кабинета, прямо напротив скромного пригородного дома на две семьи, в котором и прошло детство Тони.
Тони всегда мечтал порвать