В первую же неделю, узнав, что она вернулась в школу, я решила уделять ей побольше внимания. Когда я дежурила на детской площадке, что случалось почти каждый день, я отыскивала ее взглядом в шумном водовороте детей, бегающих сломя голову. Клара Хиггинс, ее лучшая подруга, всегда находилась поблизости. Сидя на корточках и почти соприкасаясь головами где-нибудь в углу площадки, они о чем-то шептались или носились вместе со всеми, держась за руки.
Но постоянно следить за ней я не могла: приходилось разнимать дерущихся, отчитывать задир, отправлять к директору тех, кто вел себя совсем уж плохо. Кому-то оказывать помощь, кого-то утешать, с кем-то посмеяться. Кроме того, мне приходилось присматривать за новенькой девочкой с длинной косой. Рози, кажется? Или Ребекка? Она была совсем маленькой, плохо адаптировалась и старалась держаться поближе к кому-нибудь из дежурных учителей. Девчушка сжимала мои пальцы своей крошечной теплой ладошкой. Для нее я была как в спасательная шлюпка в опасном бурном море.
Анна выглядела такой же живой, как и ее сверстники. Может быть, немного бледная, но на площадке щечки становились румяными, и две короткие косички весело разлетались в стороны, когда она с визгом бегала с Кларой.
Все мои попытки подойти вместе с Рози (или Ребеккой?) поближе к тому месту, где играли Анна и Клара, обрывались тем, что подружки убегали чуть ли не на другой конец площадки, увлеченные какой-нибудь игрой. Побыть рядом с ними во время прогулки было все равно что пытаться поймать воду. Поэтому оставалось просто набраться терпения и не упустить шанс, если он подвернется.
Глава 16
Два месяца спустя
Я поправила подол платья, которое надела специально для него. Два года между Мэтью и Ральфом я жила в брюках и бесформенных джемперах. Встретив Ральфа, я снова захотела открыться миру.
– О, оказывается, у нее есть ноги! – Ральф коснулся моей коленки, когда я скользнула рядом с ним на пассажирское сиденье его машины, наконец согласившись посидеть вместе в баре. Его теплая рука скользнула по гладкой сетке моих колготок к моему бедру. – Оруэлл никогда бы не написал «Две ноги – плохо!»[4], если б увидел твои.
И опять эта улыбка. Я просто таяла от нее. Вся кий раз.
Но все это в прошлом. Теперь же, прикусив губу и набрав побольше воздуха в легкие, я шла по дорожке, кожей чувствуя, как его глаза на плакате на черной доске следят за мной, провожая к часовне.
Стояла прекрасная погода, и это было неправильно. Солнечные лучи, падая сквозь витражи, сплетались в разноцветные узоры на каменных плитах под ногами. Скамьи в часовне быстро заполнялись. Все звуки были приглушены, к свободным местам люди проходили буквально на цыпочках, а если кто и разговаривал, то только шепотом было такое чувство, что собравшиеся боятся быть услышанными.
Я пробежалась взглядом по рядам. Было много учителей из школы. Бородатый учитель естествознания стоял рядом с незнакомым мне мужчиной;