В ту ночь она не переставала мне сниться, и можете представить, в каких снах. Я любил ее с таким пылом – Эбби, прости мне эти подробности, но я должен полностью выговориться, – что сердце готово было лопнуть в ее объятиях. Я проснулся, обливаясь потом, с чувством стыда перед покойной женой – благослови Господь ее душу.
Вам я все рассказываю для того, чтобы объяснить, какой они были впечатляющей парой.
В общем, они пробыли здесь неделю или чуть больше, когда пошел дождь. Из тех, что могут зарядить на много дней. Поначалу все радовались. Посевы нуждались в дожде, да и ночи стали гораздо прохладнее. Однако скоро это обернулось напастью. Улицы превратились в грязные потоки, а дождь все не переставал. Люди стали подхватывать всякую летнюю хворь и, разумеется, кидались за помощью к индейцу, который никому не отказывал, – и тут заболела девочка Уэбба.
Я помню, как впервые услышал об этом. Тогда я почти забросил практику. Эбби околачивалась здесь на случай, если кому-то потребуется вынуть занозу или вроде того, а я стал все чаще наведываться в салун опрокинуть стопку. Куда чаще, чем раньше. Скажу вам, я чувствовал, как превратился из маленького бога с черным саквояжем в бесполезного старика, не способного предложить замену самому варварскому лечению. Считайте, что я спятил, не раз снимал с крючка на стене дробовик, прикладывал дуло к подбородку и думал нажать курок пальцем ноги. Когда человек становится никому не нужен, тем более состарившись и лишившись надежды начать новое дело, в голову приходят мысли избавиться от лишних хлопот.
Однако здравый смысл, надо думать, победил, и, разумеется, я не мог забыть Эбби. И потом, они должны когда-то уехать, рассуждал я, а там люди вернутся ко мне, и я постепенно восстановлю статус маленького полубога.
Я выпивал у стойки, когда явился Дэвид Уэбб, на которого было жутко смотреть. Весь заляпанный грязью, лицо осунулось. Казалось, он вот-вот рухнет.
От привычек семейного доктора избавляться не просто, и я поспешил заметить, что выглядит он неважно. Он ответил, что все из-за Гленды, которая заболела, и ей становится все хуже.
Я, понятно, предложил осмотреть ее, но в ответ на его лице появилось странное выражение: он напомнил собаку, которой дали пинка, и она забилась под крыльцо.
– Знаете, Док, – сказал он, – я прикинул, что индеец лучше с этим справится. – Тут он увидел кого-то, с кем срочно хотел поговорить, а я вернулся к своему занятию.
Той же ночью, вскоре после двенадцати, в мою дверь забарабанили; я вышел и увидел Дэвида с женой, на руках он держал маленькую Гленду, висевшую словно кухонная тряпка. Повидав достаточно мертвецов, я с первого взгляда понял, что помощь опоздала, но впустил их и попытался что-то сделать, хотя все было бесполезно. О той ночи я лучше всего помню, как он рыдал.
Выходило, он понес индейцу ребенка с инфекцией в легких, вероятно пневмонией, а тот продал снадобье, приняв которое там