Шею под затылком моментально прошибает пот. Тонированное окно со стороны заднего пассажирского сиденья опущено до конца, и из полумрака меня прочными сетями цепко охватывает взгляд. Всего несколько мгновений, коротких, но кажущихся такими долгими, мгновений – и этот взгляд вонзается в меня стилетом. Припечатывает, порабощает, обнажает, будто потрошит мою сущность, вытаскивая наружу всё, что скрыто.
Горло сковывает, и я не могу найти хоть глоток кислорода, понимая, что позволяю по телу мириадами горящих точек расползтись самому отвратительному чувству – страху.
У меня не получается разглядеть Рамиреса вновь – его фигура скрыта в глубине салона. Но прошибаемое выражение его сверкнувших глаз, которым он меня награждает, пока «мерседес» катится по параллели, я продолжаю чувствовать наряду с непонятным испугом так, словно мы вдвоём в пустой комнате без окон и дверей.
Отворачиваюсь, как от пощёчины, и на автомате стремительно жму на педаль. Моя машина уносится вперёд, и только через полчаса, когда я долетаю до дома, липкое наваждение исчезает, позволяя взять себя в руки.
***
12 апреля 2015 года, Нью-Йорк
Утро следующего дня наступает слишком быстро. Я тщетно пытаюсь отогнать воспоминания о тёмных глазах, излучавших в мой адрес потопляющую неприязнь.
Выходит только когда сажусь в машину.
С чего бы мне испытывать безотчётный страх перед возомнившим себя невесть кем человеком, которого я даже не знаю? Который просто посмотрел на меня несколько секунд, проезжая мимо? Поистине идиотская реакция моего организма сбила меня вчера с рациональных мыслей, как и то, что окончательно я успокоилась, когда уже дома закуталась в одеяло. Тяжёлый сон всего на несколько часов, и вот я снова в строю, сегодня в тёмно-коричневом костюме под лёгким бежевым плащом, играя в нормальность. В строю, но мысли периодически уходят не в ту колею.
Рамирес – всего лишь несостоявшийся клиент-грубиян, Джейн, который решил, что может вот так, во время похорон, послать к тебе своего грёбанного помощника. Ничего особенного. Незачем так драматизировать. Интересно, что он вообще делал на кладбище? Знаком с отцом? Вёл с ним какие-то дела? И кто он на самом деле такой?.. Стараюсь вспомнить приёмы, которые периодически устраивали родители, а после – только отец, но среди многочисленных лиц не нахожу образ, хотя бы смутно походивший бы на Рамиреса. Да я его даже толком не разглядела, так какой в этом поиске смысл?
Хотя намертво вонзающийся в тело взгляд я бы запомнила