нашкодившего подростка, который боится гнева отца. Высокий, худощавый, симпатичный, со слегка вьющимися светлыми волосами, Артур выглядел моложе своих двадцати пяти лет. Большие голубые глаза его смотрели в пол, чтобы не вызвать новую волну отцовского гнева.
– Что сидишь, как нашкодивший подросток? – Барон стал наконец говорить тише.
Артур и в самом деле предпочитал помалкивать, не вступать в полемику с отцом. Он знал, если начнет оправдываться, огрызаться или отстаивать собственное мнение, будет только хуже, а так отец успокоится быстрее.
– Я одного не понимаю. Если тело принесли в наш дом, значит, кто-то знал, что у вас связь и, что самое главное, захотел тебя подставить, а может, через тебя и меня, и это мне кажется более правдоподобным, потому что ты никому не нужен, – продолжил барон.
Артур хотел возразить, но вовремя прикусил язык.
– Как долго у вас тянулась связь? Не молчи, говори, лучше будет!
– Месяца три не больше, – прервал молчание Артур.
«Месяца три, не больше», – передразнил его отец и, вздохнув, продолжил:
– Надо думать, что с трупом делать. И доктор ко всему прочему в курсе. Он, конечно, не знает, кто да что, но про труп ему известно. И он-то будет молчать, а вот мальчишка – тот точно разнесет повсюду, если уже этого не сделал. Ему рот не зашьешь. Надо решать.
– Может, закопать как стемнеет, – неуверенно пробормотал Артур.
– Вот ты и пойдешь закапывать по темноте.
Артур представил себе, как закапывает труп ночью на кладбище и втянул голову в плечи.
– Может, попросим кого?
– Да ты совсем дурак? Может, еще объявление напишем – так и так, мол, ищем за вознаграждение того, кто ночью на кладбище закопает труп, – с новой силой обрушился на сына барон.
– Тогда, может, Эдгар? – нерешительно произнес Артур.
– Я тоже о нем подумал. Сам-то я не смогу, сил не хватит, да и нога проклятущая опять… Вся надежда на Эдгара. Сколько раз он тебя выручал, – не сосчитать. Ты такому брату до конца жизни обязан.
Артур не собирался с этим спорить, но гордость взяла верх.
– Я сам все сделаю, никого просить не надо. Думаешь, я вообще полное ничтожество и ни на что не годен?! Только и слышу упреки. А вот и докажу тебе!
– Ты только еще больше все испортишь, а если тебя еще и поймают с трупом, тогда точно тебе виселица, а всему роду позор. Нет, этого я допустить не могу. Хоть ты и слабак, а все же Мантенфельд. Да и никакой ты не преступник! Слабохарактерный, малодушный – да, но не преступник. А за это, слава богу, не вешают. – Барон перекрестился и поцеловал нательный крестик. – Сам пойду к той женщине, матери паршивца. Это первое, что надо уладить.
– Может, не ходи лучше? Ежели пойдешь, наведешь на нас подозрения. Подумают переживает – значит, замешан.
Барон задумался.
– Первые толковые