Таким образом, в исторической перспективе двухсот лет речь идет не столько об отсутствии или слабости, но скорее о многообразии, востребованности и неустойчивости институтов публичного обсуждения в России наряду с регулярными репрессиями и цензурой верховной власти, опасающейся конкуренции в символическом поле и способной подавить ее. При этом мы можем говорить о настойчивости в воссоздании этих форм как в масштабе официальной политической публичной сферы, так и в различных нишевых и локальных форматах. Циклическая смена нескольких узнаваемых фаз режимов публичности, возможно, приводит к долгосрочному и целенаправленному, хотя и очень неравномерному освоению различных форм публичных дебатов и делиберативных институтов.
Выходя за дисциплинарную ограду историографии, мы постарались сформулировать три разных (но не взаимоисключающих) вывода о возможной нормативной интерпретации опыта публичности в России в Новое и Новейшее время, которые можно с разной степенью убедительности сделать в зависимости от исходной идеологической позиции:
а) важно изучать, создавать условия, практиковать и культивировать более продуктивные и устойчивые формы рациональных публичных дебатов и связанных с ними институтов – по причине их относительной слабости (рефлексия фазы «публичной немоты»);
б) следует с критическим вниманием относиться к расширению сферы публичных дебатов и критики из‐за риска распада социальных и политических институтов (критическая рефлексия фазы «бурных дебатов» в 1917 или 1991 году)[91];
в) необходимо противодействовать репрессиям, ослабляющим институционализацию