– Это уже цирк получается, – засмеялся Данила. – Но вообще-то да, конечно… эффектно.
Это был последний раз, когда Мишель видел его смеющимся.
Хорошо, что Дина никуда не уехала. Что была рядом, когда все это произошло. Лежа в своей комнате, Мишель слышал, как Дина и мама разговаривали на кухне. Слов разобрать он не мог, да и не хотел… Только интонации – мамины истеричные и Динины спокойные.
Потом он слышал, как Дина подошла к его двери и остановилась возле нее, не решаясь войти. Спустя несколько минут послышался шорох: Дина села рядом с дверью, прислонившись спиной к стене. Когда ночью Мишелю понадобилось в туалет, он едва не споткнулся об ее ноги. Дина дремала, но тут же проснулась.
– Ты куда? – испуганно прошептала она.
– Поссать можно? – ответил Мишель вопросом на вопрос и пошел по коридору. А Дина почему-то заплакала. Когда он вернулся, она сидела на его кровати.
– Ну почему! Почему? – спросил Мишель, обращаясь куда-то мимо Дины. – Почему? Аполлон не мог умереть. Гиацинт – да… он слишком любил, слишком хотел доказать, что он тоже может…
– Люди немножко отличаются от богов, ты знаешь?
– Читал. Но почему он… Это я виноват во всем!
– Давай не будем искать виноватых там, где их нет. Данила не выдержал. Он не мог быть не таким, как все. Как будто все одинаковые, правда, глупо? Мы ведь все «не такие», каждый по-своему. Только что теперь говорить об этом? Но ты же другой, ты сильный… И ты же не бросишь меня? …и балет?
Мишель долго молчал. Потом тихо сказал:
– Нет.
И лег.
Дина свернулась клубочком на одеяле у него в ногах.
– Ты как кошка, – сказал Мишель.
В восьмилетнем возрасте, прочитав «Алису в Стране чудес», он спросил сестру, почему ей дали «кошкино имя», а Дина в ответ начала истошно мяукать. Теперь же она только тихо и печально муркнула.
Мишель вздохнул… и стал рассказывать ей про свой замысел, который мечтал осуществить с Данилой.
Через много лет Мишель всё-таки поставит этот балет.
Тяжелая травма колена – и его мечта стать балериной так и не осуществилась. А ведь он, спустя три года после выпуска, уже танцевал у Эйфмана! Но природа проявила милосердие, и в нем открылся другой талант – хореографа. Впрочем, это видел еще Данила, его Аполлон, по странной прихоти судьбы ушедший вместо влюбленного в него мальчика.
И теперь не Мишель, а другой юноша на пуантах танцевал смятенную душу, другой юноша на пуантах крутил фуэте, трепетал всем телом, замирая над распростертым перед ним Амуром, и в финале взмывал вверх над сценой, отрываясь от рук партнера. Этому юноше уже не угрожали ни тюрьма, ни дурка – лишь косые взгляды обывателей, но что это может значить по сравнению с полетом Психеи?
Другие руки поднимали этого юношу – не те, которые до сих пор не мог забыть Мишель. И теперь сам он иначе понимал этот финал, интуитивно придуманный им еще тогда: