Но машина остановилась на пустыре у чужого в городе досчатого забора – выше самого высокого роста. Зоя отперла ключом калитку, приоткрыла слегка, и они вдвоем протиснулись внутрь. И калитка снова заперлась за спиной.
На участке виден был двухэтажный дом с темными окнами, а больше ничего не разглядеть.
– Пришла ты в корабль наш спасательный, – шепотом, но торжественно возгласила властная проводница.
Только подойдя вплотную, Клава разобрала, что дом весь деревянный, бревенчатый. Дверь тоже была заперта. Зоя отперла, впустила Клаву и заперла за спиной.
– Ступеньки тут, – шепнула Зоя попросту, не так, как про «корабль спасательный», но свет не включила.
Нащупывая ногой, Клава стала подниматься по крутым ступенькам.
Старый этот барак не обещал блеска и кафеля Наташиной квартиры, и Клава жалела уже, что убежала.
Ступеньки кончились, и Зоя повела ее в темноте по скрипучему полу.
Дверь вдруг открылась, и Зоина рука втолкнула Клаву в сияние – и удержала на пороге.
Комната или большая зала вся была увешана иконами, так что не видно стен. Перед каждой иконой горела лампада, огоньки лампад отражались в золоте и серебре красок, отчего казалось, что светится сам воздух внутри золотой залы. И даже потолок был расписан светло как небо, и тоже отражал свет. Или излучал.
Икон-то столько, что больше и невозможно, но показалось, что они какие-то не такие.
Приглядевшись, Клава уверилась, что точно – не такие.
Она бывала с мамусенькой в церкви много раз в соборе у Спаса Преображения, и все святые пугали и притягивали ее своей строгостью. Друг от друга она их не различала – все лики бородатые, со впалыми щеками, а нимбы золотые как соломенные шляпы. И только Богородица без бороды – но тоже темная и иссохшая.
А здешние лики на иконах – все безбородые! Пригляделась ближе – женские все! Богородиц, значит, столько?!
Но и сверху, откуда в соборе смотрит Спас – самый главный Бог, и самый бородатый тоже – сверху с расписного неба смотрел огромный женский лик.
А нимбы у святых женщин были радужные – переливались синие, зеленые, розовые краски – и только по краю переходили в желтое и золотое.
Пол был устлан ковриками или одеялами, как чтобы сидеть или лежать – чего в соборе никак невозможно делать.
– Вот и пришли, – шепнула Зоя. – В Сердце Мира! Туфли сними.
Клава сняла не только кроссовки, но и носочки и босиком прошла на середину.
Тихо. Только пол поскрипывал под ковриками и одеялами. И глаза святых жен смотрели со всех сторон. Такие же иссиние и проницающие насквозь и глубже, как у Зои. Даже еще глубже проницающие – от множества их.
Клаве сделалось страшно и сладко. Похожее чувство было, когда вчера Наташа что-то делала с нею сквозь полусон. Но Клава понимала, что то, вчерашнее – другое, греховное. Святые жены смотрели в глаза и в затылок, в грудь и в спину – и узнавали про Клаву всё.
– Крестить тебя буду сразу, – уже не шепотом, но каким-то странным сухим бестелесным