Поймите сейчас, пока еще не поздно. Мои соотечественники так же любопытны, как дети, и так же нетерпимы, как испанские инквизиторы.
«Большинство историков ассоциируют холодную войну с периодом после 1945 года… Всем известными составляющими послевоенной холодной войны стали красная угроза и красные, сдерживание, мирное сосуществование, предвыборные кампании под знаком антикоммунизма и нагнетание страха. Но ведь в этих бросающихся в глаза чертах холодной войны не было ничего нового, – замечает современный канадский историк М. Карлей, – Они были обычны и популярны уже в период между войнами и самым фундаментальным образом влияли на формирование европейской внешней политики»[289].
«Холодная война» началась буквально на следующий день после социалистической революции в России, когда госсекретарь США Лансинг в своем меморандуме заявил, что большевики являются «опасными радикальными социалистами-революционерами, угрожающими Америке и мировому порядку…»[290]. Однако президент хоть и санкционировал участие Соединенных Штатов в интервенции, занимал не столь однозначную позицию. В. Вильсон считал большевистскую революцию прогрессивным явлением, несмотря на все ее недостатки: «Конечно, кампания убийств, конфискаций и полной деградации законных систем заслуживает абсолютного осуждения. Однако некоторые из их доктрин были созданы из-за давления капиталистов, которые полностью игнорировали права рабочих повсюду… он (Вильсон) предупредил, что если большевики отдадут дань политике закона и порядка, то они вскоре сумеют овладеть всей Европой и сокрушить все существующие правительства»[291].
Перелом в политике Вильсона произойдет после окончания Парижского конгресса. В тот период ключевой задачей для Вильсона являлось обеспечение участия США в Лиге Наций. Достижению этой цели и должна была послужить пропаганда угрозы большевизма. Во время своей поездки по западу страны осенью 1919 г. агитируя за ратификацию вступления США в Лигу Наций, Вильсон заявлял, что Лига Наций во главе с США станет заслоном на пути большевиков, которые «так же жестоки и безжалостны, как агенты самого царя», распространяют «ночь, хаос и беспорядок», а потому должны пасть»[292]. Французский премьер Клемансо, за треть века до Фултона, в том же 1919 г. провозгласил: «Мы желаем поставить вокруг большевизма железный занавес, который помешает ему разрушить цивилизованную Европу»[293].
Планы создания подобного занавеса вызревали в Европейских кабинетах еще до появления первого большевика на сцене истории. Осенью 1916 г. после побед ген. Брусилова, в ожидании скорого окончания войны, британский МИД представил правительству меморандум относительно основ разрешения территориальных вопросов в Европе после войны. Меморандум предусматривал создание кордона из пограничных государств, что «оказалось бы эффективным барьером против русского преобладания в Европе»[294]. Ничего оригинального в этом не