«Многие американские интеллектуалы и реформисты, разочарованные невзгодами, которые принесла депрессия», соглашались с президентом. «Джон Дьюи (John Dewey) видел в советском эксперименте применение принципов христианства, и Эдмунд Вильсон высоко оценивал советскую утопию. Политические деятели также сходились во мнениях. Министр сельского хозяйства Генри Уоллес, ставший позднее вице-президентом, объявил, что в Советской России существует экономическая демократия…»[267]. Сам Ф. Рузвельт разделял некоторые убеждения таких западных политических пилигримов, как Г. Уэллс, Т. Драйзер, У. Дюранти, П. Робсон, Л. Фишер, Б. Шоу, С. и Б. Уэбб, Г. Лански, Л. Стеффенс, Э. Колдуэлл и многих других, считавших, что в Советском Союзе строится земной рай[268].
В октябре 1932 г. деятели науки и культуры выпустили манифест «Культура и кризис». В нем говорилось «Капитализм – разрушитель культуры, а коммунизм стремиться спасти цивилизацию и ее культурное наследие от бездны, в которую низвергает ее мировой кризис… Как ответственные интеллектуальные работники мы заявляем о том, что стоим на стороне откровенно революционной коммунистической партии…». Даже У. Буллит, прежде чем стать послом, высказывал надежду, что Советский Союз – это шаг вперед в общественном развитии; Буллит объявил, что они с Рузвельтом согласны с Дж. Ридом, молодым автором волнующей книги о большевистской революции «Десять дней, которые потрясли мир»: Советский Союз «навсегда останется огненным столпом человечества»[269].
Признание Рузвельтом СССР вызвало, пожалуй, наибольший шквал истеричной критики в его адрес. А у Рузвельта были более насущные проблемы, чем СССР, не случайно, что российско-американские отношения после признания почти не развивались, а торговля даже сократилась. Тем не менее «Рузвельт был одним из немногих глав правительств, которые 7 ноября (1935 г.) прислали официальные приветствия СССР по случаю ноябрьской годовщины»