И все переглянутся – чистосердечно и в чём-то неопытно.
Забрезжил, что ли, во мне характер – после "распада"-то и "освобождения"?..
Характера, походя задумалось, вообще нет, не бывает – есть сила боли, боли от меня, боли в теле, которое моё.
Да и кто в целом Здании может мечтать против меня? Дело чужое заволокиченное мне суют, дескать, веди, я только и брошу:
–– Куда?
Кивает мне кто бровями на телефон – я прямо в трубку хмельно-ретиво и чётко:
–– Пусть подслушивают. Умнее будут.
Так-то ко мне примерилось нынешнее жующее и кричащее время: партбилет сразу снёс и сдал.
В частности: "Так как за восемь лет ли разу не выступал на партсобраниях." – Нигде, ни на каких…
Я и всегда-то, оказывается, лишь заставлял себя думать, кем мне быть, сам же всегда – кто я есть.
Что ещё? – Со Времени Крика ко мне в "общагу" стала запросто-дерзко ходить Дева!.. Но ведь то – в "общагу"… И она никогда не "шла" никак, ни по какому делу… Да и – знают ли?.. Да и – эко дело!.. Да и – пусть попробуют!..
Слышу Время Крика!
Раньше только другим боялся я в глаза смотреть: вдруг узнаю о другом самое важное… Теперь – и самому себе, мне, смотреть в глаза страшно.
Знаю!..
А непонимание причин поступков – самое ведь очарование…
Может, за эти месяцы даже изрёк сонно-детское крайнее:
–– Ну и что?..
Недаром Томная недавно, "без никого" в Кабинете, обратила мне моё на это внимание.
Я ей:
–– А я вот как скажу!
–– Что, что ты скажешь?..
–– А вот я сейчас возьму, да как скажу!..
–– Что, что?!
–– Скажу: "Ну и что?"…
Она скованно помедлила и скованно вышла, и видно было, что в эту минуту всё-таки не решила решать…
На другой, что ли, день Хорошая – ведь она с нею в кабинете – сказала не вдруг мне:
–– Ты изменился.
С вопросом, правда, сказала и с уверенностью, – хорошая! – что это не так, не так…
Мне же надо было молчать – во мне шевельнулась откровенность пугающая терпкая: Хорошую я чуть не люблю, потому что она похожа на… односельчанина моего и словно бы поэтому может знать обо мне больше других.
"Сидит на малолетках".
Не надо разочаровывать, не надо разочаровывать!..
Но – но неужели… Мать приходила?!..
Думаю-то как смешанно и всё как спохватясь…
Приходила или не приходила.
Как – хуже? Хуже – как?..
Сижу, сижу…
А с Братом я на днях опять, не надо было, слегка поссорился…
Почему?.. А всё подразумевал его… ну, эту… жену…
Заговорилось вдруг мысленно – чётко и громко:
–– Она была некрасивая, и чтобы показать, что она всё-таки не такая, как все, она не пила, не курила и не ходила на танцы… Некрасивая, и поэтому умеет готовить и шить, играть на баяне и вязать…
Глянул я даже на Маню: не слышал ли он моего мычания?..
Возьми себя в руки!
В свои.
В мои.
Но опять заговорил мысленно громко:
––