Человеки – и этим все сказано,
Мы для них умножаемся, делимся,
Иногда понимая их разумом,
А порой и понять не осмелимся.
И рычать на систему последнее —
Опыт копится, силы губятся,
Может выгорит что-то там среднее,
Но не то и не так снова сбудется.
Вновь не так и опять не по совести,
Не срастается в чем-то истина,
Нет на свете печальнее повести,
Кроме той, что системой отписана.
Человечек, что спорит с системою,
Человеки в систему вросшие —
Все накрыты извечною темою,
И постыдною, и нехорошею.
Я на струнах дождя…
Я на струнах дождя
Неумело сыграю
Позабытый мотив
Навевающий грусть,
Обернусь уходя,
В лето дверь закрывая.
Перед тем как уйти
Я ему поклонюсь.
Голос мой несилен
И немного простужен,
И сумеет ли он
Растревожить сердца.
Да и этот мотив,
Может он и не нужен,
И не будет он понят
Никем до конца.
Обернусь уходя,
И дождинки стирая,
По небритой щеке
Я рукой проведу,
И ненужный мотив
Про себя наиграю,
И по грустной тропе
Тихо в осень уйду…
Он играл…
Он играл на трофейном баяне,
Чуть склоняясь седой головой,
Всех сразивший своим обаянием
Ветеран, а душой молодой.
Он играл гармонист-самоучка
Повидавший и смерть, и огонь,
И резвился баян этот штучный,
Пел не хуже чем наша гармонь,
И мелодия дивно звучала
Теми нотками из старины,
И брала она где-то начало
За чертою далекой войны.
А народ, обступив гармониста,
С упоением слушал баян,
Он играл от души неказистый,
Но такой всем родной ветеран.
Он играл, и на ум приходило,
Может быть и не к месту сейчас —
Нет, Россия душой не остыла,
Пока есть гармонисты у нас…
Во пчелы…
Дед в подпитии, веселый
Разводил «дымарь» в саду
Шел уверенно «во пчелы»,
И внушал мне на ходу:
– «Пчелки матюгов не любят,
Коль укусят – не кричи,
Не вертись, чай не убудет,
Вынул «жало» и молчи…»
Я в помощники не рвался.
Я ведь, честно говоря,
С дедом посидеть остался,
Видно засиделся – зря…
Оба мы в «пчелиных» масках,
В том саду совсем одни.
Дед мне говорит:
– «Будь ласков,
Крышку с «домика» сними.
Подержи.»
Я так и сделал,
Снял и навису держу.
Пчел пол роя налетело.
И вот тут мой дед гляжу
Иль