Она хмурилась, на глазах темнея лицом, пока я сбивчиво говорила. Потом шваркнула на землю таз с мокрыми тряпками.
Я привела её к лазу, и тётя Валя тут же полезла в щель, но перед этим выдернула из земли куст колючего чертополоха, обмотав руку подолом юбки. Шатались столбы, до предела натягивалась сетка – но она протиснулась!
Через полминуты с пляжа донеслись вопли Генкиных обидчиков. Я представила, как тётя Валя настигает их и лупит, безжалостно хлещет колючками по голым ногам, как они бегут от неё в озеро, путаются в тине, застревают в камышах… и тонут!
А мы с Генкой возвращаемся на опустевший берег и поджигаем вражеские ялы, которые навсегда связались у меня с той сценой унижения, – один за другим, чиркая спичку за спичкой…
4. Огнепоклонники
Мне приснилось, что мои друзья превратились в птиц. Вместо рук у них выросли огромные крылья, которыми они взмахивали, медленно и торжественно поднимаясь над нашим двором, над сваленными в кучи бетонными балками.
Только это были вовсе не крылья, а трескучие снопы пламени, живые языки огня! Мои друзья, переглядываясь с восторгом и опаской, сначала робко, а потом всё смелее взмахивали своими устрашающими крыльями, от которых распространялся жар. Каждый из них висел в дымном колеблющемся ореоле.
– Мы – Дети Огня, – кричали друзья. – Вот здорово!
– Куда вы улетаете? – я бежала за ними по двору, но до Генкиного ботинка уже не могла дотянуться, сколько ни подпрыгивала.
– Мы не знаем, – тихонечко донеслось с высоты.
Покружив в последний раз над Дворцом Культуры, ребята вдруг вспыхнули, как факелы, и пропали, оставив мутное облачко.
Потом сон повторялся, и, как ствол дерева, понемногу разрастался. И вот я уже отправлялась на поиски друзей. Находила их по характерным признакам: выжженным лужайкам с чёрными мумиями дерев, выгоревшим сараям, обугленным лодкам…
Я позже вспоминала эти огненные сны, но никак не предполагала, что когда-нибудь они обернутся явью.
Перед психиатрической экспертизой мы с Лизаветой пили кофе в кабинете, а наши коллеги-психиатры, как обычно, отравлялись табачным дымом.
Клавдий Прохорович, бородатый демагог, неукоснительно следовавший инструкциям всегда и везде, курил только на улице, за больничными воротами. Он даже вынес туда два стула, журнальный столик и пепельницу и повесил табличку: «Место для курения». Сергей Александрович, ироничный толстяк, пренебрежительно относившийся ко всему, что исходило от начальства, кроме денежных надбавок, нахально смолил у себя в кабинете, высунувшись в окно, так что из нашего флигеля была видна его округлая и сдобная, как пончик, блаженно щурившаяся физиономия.
Невзрачный кабинет психологов – два рабочих стола, заваленные папками, сейф и плотные жалюзи – больше напоминал кабинет следователя. Но макет человеческого мозга в шкафу за стеклом, плакат с «молитвой гештальтиста» на стене да десяток книжных полок с яркими корешками, с которых перекликались Фрейд, Юнг, Роршах, Ломброзо,