Я лежал на койке одетый, поджав ноги к животу. Глаза мои были закрыты.
От меня осталась только оболочка. Так бывает, когда в комнате после пожара остаются пустые обгорелые стены. Любое действие, будь то чистка зубов, дорога в сортир (четыре шага от кровати и четыре обратно) или ответы на вопросы – всё давалось мне путём преодоления мучительной слабости. Чтобы произнести слово, усилием воли я заставлял себя собирать все оставшиеся ресурсы. Люди, приходившие в мою палату до Э. Д., пытались разговаривать со мной. Второй день я ничего не ел. Я чувствовал, как жизнь уходила из меня холодными невидимыми потоками: от ключиц, вдоль по рукам до самых пальцев она стекала на больничный линолеум.
Но жаловаться было не на что: я содержался в идеальных условиях. Судя по всему, за меня хорошо попросили. Предоставили отдельную палату с удобствами. За окном располагался больничный двор-колодец; противоположная стена была выкрашена, как и положено в нашем печальном городе, в бледный лимонный цвет, на ней виднелись окна, похожие на моё, а между ними – словно издевательство – обозначались элементы декора: облупленный и выкрашенный заново портик, рельефные балясины. Для Петербурга – вид из окна самый обычный. Если бы не решётки на всех окнах.
Вошедшая в палату пожилая женщина в белом халате поздоровалась со мной, придвинула стул и села.
Седые, убранные назад волосы. Смуглая морщинистая кожа. Руки с тёмными пятнами на кистях. Жемчужная булавка под воротничком.
Для меня она была ещё одним жандармом. Я не собирался её приветствовать.
– Как чувствуете себя?
– Хуже некуда.
– Ваш начальник Андрей Николаевич договорился подержать вас тут некоторое время, пока не уляжется ситуация.
– Ах да. У меня же есть покровитель. Как я мог забыть.
– Появляться на работе нельзя. И возможно, вам в скором времени понадобится медицинское освидетельствование.
– И что вы мне влепили? От чего лечите?
– Официальный диагноз ваш звучит как острое обсессивно-компульсивное расстройство1. Нужно же мне было хоть что-то написать в вашей истории.
– И всё?
– Пока всё. Не делайте такое удивлённое лицо. Против вашей воли вас никто лечить тут не будет.
– Ага, не будете. Как же. Накачаете меня каким-нибудь галоперидолом, чтобы я валялся, как этот… как его. На грядке… Давайте, давайте. Всё равно мне туда дорога.
– Нет. Пичкать вас препаратами нет нужды.
– И зачем вы тогда ко мне явились?
– Будем разговаривать.
– Я не верю во все эти штуки. В психологию, в психоанализ. B бога тоже. Говорю, чтобы у вас было основание меня выпроводить. Или обколоть.
– Сказать честно, я сама с трудом верю в такие вещи, как психоанализ. Тем интереснее моя работа.
– Как можно заниматься тем, во что не веришь?
– А результат?
М о л ч а н и е
– Так и будете лежать?
М