И старец влепил антиквару полновесную затрещину. Перед глазами расплылось, уши заложило звоном, но зато мир снова собрался таким же, каким был в начале гадания. Деды стояли рядом, тени от свечного пламени дрожали и корёжились у них на лицах и на стенах комнаты. Сверчок по-прежнему несуетно потрескивал.
– Ну вот и ладно!.. И ладно… – приговаривал гадатель, осторожно охлопывая Георгия по плечам и спине, дуя куда-то в стороны и помогая опуститься на подставленный табурет. – Видал?.. Сиди вот, смотри вот…
– Куда? – спросил Георгий. Вышло неожиданно трудно и сипло.
– Смотри-смотри… – исчерпывающе объяснил Серапион, снова берясь за уголь и бумагу. – Так поведу, сюда уведу… Дорога длинь, оторви да кинь, сама велика, шла издалека… Голову отпустило?
– Кажется…
– Сейчас гляди на свечку… – Старец споро скатал написанное и нарисованное в хитрую трубку, ловко поджёг её от фитиля и поднёс к совершенно неожиданному предмету – стеклянному кубку на короткой ножке. Свёрток в руках Серапиона занялся с такой силой, словно его вымачивали в нефти: не прошло и секунды, как весь скрученный лист распался в невесомые лоскуты, плавно усеявшие жидкость в чаше.
– Сдай, повернись, на дно окунись, – проговорил старик, запуская в бокал пятерню и растирая пальцами пепельные хлопья. – Что было врозь, меж бровей БРОСЬ!
Георгий отпрянул от внезапно ахнувшей в лицо студёной пригоршни, и вместе с нею по глазам ударил нестерпимый свет. Когда зрачки привыкли, муть сгустилась, оборотясь в старую облупленную миску, глиняные плитки с узорами и древнюю бабулю, примостившуюся как раз напротив, у другого торца грубой столешницы. Свет лил из окна сбоку; жаркий безоблачный июль будто дал тягу из полуденных широт и остановился передохнуть на ладожских топях.
– Как браться – говори слова обережные, да потом, будешь перекладывать – про себя повторяй, – напутствовала бабуля, беззубо пришепётывая и поводя пальцем по воздуху. – Запомнил слова-то?
– Запомнил, Агафья Даниловна, отлично запомнил, – уверял Георгий. Тарабарщину, нашёптанную вчера старушкой, пришлось зубрить со слуха, записывать Агафья запретила.
– Вот правильно, хорошо… Повторяй… А потом покланяйся да скажи: дедушки, дедушки, вам поклон – заклятье вон!
– Непременно, – с покорностью соглашался Георгий. – Так и скажу.
– Так и скажи… А ну давай-ка повтори, чего говорить…
Свет вдругорядь полоснул по зрачкам, и Георгий снова очутился на массивном табурете, подле стола со свечами и с прозрачным кубком.
– Ну, вернулись слова? – то ли спросил, то ли констатировал Серапион.
– Вернулись, – Георгий помотал головой, поморгал – мир был прежним. И в нём пёс знает откуда в деталях проступил напрочь забытый случай из экспедиции. Он описывал тогда очень редкие таблички прекрасной сохранности, а старуха-хозяйка запрещала их касаться без особых приговоров. Странно вот что: таблички