Тем временем карлик пронесся по дорожке и взлетел по лесенке ко входу в монастырь с такой скоростью, что музыкант успел потерять его из вида и заметил вновь потому, что увидел открывающуюся дверь, из-за которой брызнул свет.
Едва ступив за порог, музыкант застыл от неожиданности, и карлику пришлось бежать обратно, насильно впихивать мокрого гостя внутрь, чтоб наконец закрыть за ним дверь. Стены в вестибюле оббиты были красным, кричаще-красным велюром, через каждые два метра стояла узкая, но со множеством цветастых узоров позолоченная колонна, а между колоннами висели картины. Поначалу музыкант подумал было, что на них изображены сцены религиозного характера, но мысль эта сама вывалилась из головы и так и осталась лежать у порога. На большинстве полотен любовно выписаны были полуголые или совсем обнаженные девицы на кроватях, диванах, креслах. Антураж, по всему видно, интересовал художников так себе, а таланты свои они задействовали в изображении всех, даже самых малопримечательных деталей тела. Где-то музыкант разглядел совсем уж натуральные оргии, а на одной очень большой картине, за широченной лестницей, был нарисован внушительных размеров бокал красного вина. Впрочем, и позади, за бокалом, виднелась женская фигура, отчищенная от одежд.
Карлик коротко побеседовал с невысоким мужчиной в серой одежде, демонстративно облегающей все неприятные взгляду выпуклости тела.
Музыканта провели по теплому, мягкому, очень дорогому на вид ковру к массивной двери в конце коридора. От нее разносился бешеный, какой-то совсем уж безостановочный хохот, вопли, звон. Но стоило двери открыться, как все разом стихло. Звук пропал так резко, будто разбился кувшин вина.
Не меньше двухсот человек уставились на вошедшего и смотрели так, будто вошедшего этого не видели – взгляды были пустые, лишенные эмоций, мертвенные, совсем не согласовывавшиеся с теми экстатическими воплями, которыми полнилась комната всего мгновения назад.
Музыканта усадили на краю широкого стола, подали мяса с какой-то травой и налили полный бокал вина. Бокал размерами своими был не на много меньше ведра.
– Пейте, вы замерзли под дождем, – сказал стоявший над музыкантом высокий мужчина, выпирающее сквозь облегающую одежду мужское достоинство которого болталось у носа гостя.
Музыкант схватился за бокал и невольно отвернулся. Обстановка, весь интерьер этого так называемого монастыря напомнили ему общежитие в студенческом городке Ракжанарана.
Музыкант залпом опустошил бокал и проглотил кусок мяса. Вертевший хозяйством у его лица мужчина тотчас добавил вина, а вместо мяса взял и убрал тарелку вовсе. В тревожащей тишине, под взглядами двух сотен странных неживых лиц, снова прозвучало:
– Пейте.
Музыкант прищурился. Что-то во всем этом ему не нравилось, или не так – все это ему не нравилось!