разбежавшихся солдат. Ближе к темноте подошли немецкие танки. Открыли сильную орудийную и пулеметную стрельбу. Мы кое-как устроили позиции для «максимов» в 10 метрах от воды. Это и спасло, потому что стрелков разбили окончательно. К темноте все затихло, но было видно, что нам уже крышка. Танки перекрыли для нас проход через шоссе к передовым позициям батальона. Не спастись никак. Тогда я спросил Микова: «Пойдешь со мной к штабу батальона, где командир взвода должен быть?» Солдаты тут же заволновались, заявили, что они одни на позициях не останутся, пойдут с нами. Но я ответил, что кто же тогда останется у пулеметов, могут в любой момент отдать приказ на отступление или в атаку. В общем и целом мы с Миковым проползли буквально между танками и увидели, что на месте штаба только воронки от снарядов. Пришлось обратно по ходам сообщения буквально между гусениц пробираться. Стали дальше думать, что делать. Если уйти, то за самовольное оставление позиций грозит расстрел, не иначе. Ну, пока суд да дело, никого из командиров нет, я приказал солдатам вместе с пулеметами потихоньку отступить. Уж взял на себя эту ответственность. Отошли на опушку леса, танки заметили движение и как следует дали из пулеметов. Двух солдат потеряли, наспех похоронили тела в лесу, после чего пошли обратно по той дороге, по которой наступала дивизия. Внезапно заметили верхом на коне командира нашего 800-го стрелкового полка по фамилии Цурюпа. Увидев нас, он закричал: «Ко мне!» Я прибегаю и докладываю о том, что оставили позиции, так как возможности обороняться с пулеметами от танков не было. Комполка на меня грозно шикнул и сказал, что меня за такие разговоры положено расстрелять по законам военного времени. Но на первый раз Цурюпа меня простил, ведь все равно прекрасно понимал, что на тех позициях оставаться было нельзя, это верная гибель. После спрашивает: «Вы помните, где мы расположились до прихода на опушку леса?» Как не знать, когда идет между деревьями единственная дорога. Он приказал по ней идти к месту ночевки.
