Лучше в храм зайти да благодарственную молитву заказать, за то что отделался лишь тратами. Даже если и обернулся этот поход сущим убытком. За путь в один конец наниматель расплатился сполна, а вот обратная дорога с другим купцом… Задаток он требовать обратно не стал и даже немного сверху приплатил. Как ни крути, жив остался и, по слухам, вернувшись – а жадность быстро пересилила страх – обнаружил почти все свое добро нетронутым. Чистильщики на чужое не позарились, да и к чему им, если подумать, заморские шелка? Но все же получилось намного меньше оговоренного, и спорить не годилось. А чем наемник будет за новый доспех расплачиваться – не нанимателя забота.
Гуннар мельком подумал: был бы одаренным, оказалось б сейчас одной заботой меньше – те не носили доспехи, говорили, железо, даже обычное, плести мешает, хоть и не настолько сильно, как небесное. Да только если твари с доброй броней такое сделали, что бы от незащищенного тела осталось? Нет уж, хорошо, что вышло, как вышло.
Бронник, увидев то, что осталось от бригандины, на миг забыл все ругательства. Только и спросил, чем это так. Хмыкнул недоверчиво, узнав про тварей. Гуннар убеждать не стал, каждому доказывать, что не приврал, только зря язык отбалтывать. Кто знает Гуннара – тот знает, что он хвастать не приучен, а до остальных дела нет. Услышав, сколько времени займет починка, Гуннар скривился, но выбирать не приходилось. Благо кольчуга осталась. Он вернул на пояс изрядно полегчавший кошель, и решил, что стоит повидать Руни.
В походы начальник стражи больше не выбирался, но работу время от времени подбрасывал: иногда горожане просили стражу найти обидчика и примерно наказать, естественно, не задаром. Чаще всего для этого хватало усилий самих стражников: как-никак караулили они обычно те улицы, на которых сами выросли и жили, потому не составляло особого труда узнать, кто стащил белье с веревки или курицу с насеста: Белокамень не столица, где дома теснились на улицах, а люди жили едва ли не друг у друга на головах, он раскинулся вольготно, многие и скотину держали.
Но порой обращались и другие: те, кто знал своего обидчика, но к судье пойти не мог или не хотел. И то сказать: обвини простолюдин вроде самого Гуннара кого-то из благородных, тот лишь поклянется перед всеми, что чист, аки слеза – и сам обвинивший батогов и получит. Одаренного хоть на поединок вызвать можно, пусть исход того поединка изначально ясен, если небесное железо в расчет не брать, а откуда оно у обычного меча, не говоря уж о горожанине. Вот и шли: кто – к людям вроде Вигдис, а кто и к Руни, не зная или не желая знать, что нередко работа уходила к тем же, кому ее отдала бы и Вигдис.
С Руни нужно было поговорить непременно. Но прежде самое неприятное – зайти к родичам погибших соратников. Они не были друзьями, скорее много раз проверенными