По впалым щекам тётки Стаси потекли слёзы. Алёшка, Алёшенька, младшенький… Знать бы хоть, где твоя могилка, где твои косточки нашли последний дом…
– Надо идти! – вдруг подумала тётка Стася. – Пусть скажет хоть что-то. Тётка Стася встала, плеснула в лицо холодной воды прямо из ведра, скребанула беззубым гребнем по голове, затопталась по хате. Нагнувшись под трёхногий стол, вытащила корзинку с десятком яиц, положила туда же тонюсенький кусочек грязно-серого сала, завёрнутый в тряпицу. Шикнув на кошку, она, крадучись, на цыпочках, вышла из избы и, пригибаясь, быстрым шагом направилась на край деревни.
– Кто? – спросил сонный голос из-за щелястой двери, утыканной пучками мха.
– Я это, Стася Игнатиха, не бойся. Открой.
– Щас, погодь трохи.
Матруся приоткрыла дверь и, убедившись, что это действительно соседка, пропустила её в избу.
– Чего тебе среди ночи? Помираешь, что ль?
Тётка Стася, поставив на лавку корзинку, неуклюже бухнулась Матрусе в ноги, обхватила их руками и запричитала сквозь слёзы:
– Не прогоняй, миленькая! Помоги, сил больше нет терпеть-то. Кинь карты на Алёшку моего. Мож, жив ещё. Не написано же ж, что мёртвый, пропал без вести.
Матруся невесело усмехнулась.
– Говорила же ж, придёшь ещё ко мне. Так вышло, по-моему, а? Я ещё тогда видела, что ты придёшь. И сейчас знаю, чего ты тут. Только ты сама мне скажешь… Да ладно, вставай, Стася, негоже прошлое поминать, грех это. Вставай, да садись вот на лавку.
Матруся подожгла лучину, убрала длинные волосы под замызганную косынку и принесла стопку толстых карт, затасканных и засаленных до такой степени, что они больше напоминали ломти сала, чем куски картона. Смахнув со стола крошки, Матруся стала шлёпать на него карты, пристально всматриваясь в них, то качая головой, то цокая языком.
– Пропал без вести, говоришь?
– Так же ж, пропал. Написано. В бою за Берлин.
– Не знаю, Стася, что такое. Карты мои ни разу не врали, но…
– Как есть, так и скажи. Умаялась я от неизвестности-то. Хоть буду знать, как-то с ним всё.
– Вижу, что есть он на этом свете, но как будто лица у него нет. Одни глаза живые, а лицо как будто расползлось всё. Стало быть, живой твой сын. Жди, Стася, вернётся он скоро.
Тётка Стася последних слов уже не слышала, так как сползла без сознания аккурат под лавку. Матруся плёхнула ей в лицо воды, и Стася, хватая ртом воздух, снова уткнулась лицом в колени Матруси, как заведённая, повторяя на одной ноте:
– Спасибо,