Как только он закончил возиться с костром, сразу же выплюнул уже потухшую «сигаретку».
– Так-так! Вот, значит, как вы тут проводите время! – повторил свое негодование Веселков-старший.
– Да нет, мы это так, просто… балуемся, а вовсе не курим, – чуть не хором запричитали мы, а Сашка показал отцу трубочку, чтобы тот лично удостоверился, что это не табач-но-никотиновая продукция, а просто запревшая, чуть подгнившая ивовая веточка.
– На, пап, посмотри, видишь, дырочка внутри – какие ж это сигареты?.. Трубочка, и все тут, – промямлил Сашка.
Мы тоже все как могли старались оправдаться, однако Григория Ивановича все наши доводы мало убеждали… Он был мрачен и сердит… Размеренным движением он достал кисет, нарезанные листочки газетной бумаги и стал сворачивать большую самокрутку. Делал он это аккуратно и не спеша; затем достал из костра головешку, прикурил и затянулся полной грудью.
– Ну-ка, сынок, – обратился он к Юрке, – на-ка, покури!
– Да что ты, папа, я не хочу.
– Нет, уж раз хотел, так кури. Давай, давай по-хорошему, кури! – продолжил грозно отец.
Юрка взял дымящуюся самокрутку и сделал затяжку. Видно, табак был ядреный и крепкий, Юрка сразу же закашлялся.
– Не буду, не могу, не хочу! – запричитал он, отдавая цыгарку отцу, но Григорий Иванович был непреклонен:
– Кури до конца, а то будет тебе плохо!..
И Юрка снова сделал затяжку и опять закашлялся, но, видя строгое лицо отца, не стал отдавать ему самокрутку.
Прошло несколько томительных минут, Юрка докурил и с облегчением выдохнул:
– Вот, все, докурил. Все!
– Добре! – произнес Григорий Иванович и стал сворачивать новую большую самокрутку.
Проделывал он это все так же тщательно и методично, то похлопывая и приминая табак, то послюнивая бумагу… И опять он достал тлеющую головешку и, прикурив и сделав полный затяг, отдал горящую «сигару» старшему сыну:
– Ну что ж, Юрок, кури еще.
– Да не хочу я, папа, не хочу! – чуть не плача, прокричал Юрка.
– Держи… кури!.. – спокойно, но настойчиво произнес Григорий Иванович и стал расстегивать широкий офицерский ремень.
Юрка понял жест отца и, сделав слишком большой затяг, закашлялся… Отец не отводил от него глаз, и Юрка снова затянулся… Все лицо его как-то посерело и выражало отвращение к выполняемому им действу. С большим трудом он докурил вторую самокрутку и с надеждой на понимание посмотрел на отца: Григорий Иванович был невозмутим.
И в третий раз Веселков-старший скрутил «сигару». Все было проделано четко, со знанием дела. И опять он отдавал дымящуюся самокрутку Юрке, который уже не мог смотреть на нее. Но отец был непреклонен: держа в правой руке офицерский широкий ремень, левой отдавал сыну горящую «сигару».
– На, бери! Бери, говорю, кури! – жестко