– Пойдём же! – девушка открыла ключом высокую парадную дверь и буквально втолкнула меня в прихожую. Сбросив в передней обувь, мы поднялись на второй этаж, прошли несколько метров по коридору с высоким потолком и, распахнув узорчатые створы парадной двери, оказались в большой светлой зале.
По множеству декоративных элементов, умело разбросанных в пространстве залы, несложно было догадаться, что передо мной центральное помещение в доме. Потолок радовал глаз фрагментами лепнины и крупными архитектурными кессонами. Три огромных окна наполняли воздушное пространство залы россыпью золотистого света. Солнечные лучи дробились в узорах тюлевых занавесок и при малейшем колыхании ветра заводили на стенах залы искромётный танец. При этом казалось, что причудливый рисунок стен, выполненный в технике венецианской штукатурки, нарушает свою изобразительную статику и тоже включается в танцевальный круговорот.
Я невольно улыбнулся, разглядывая дивный солнечный аквариум, в котором человек должен был, по замыслу архитектора, ощущать себя весёлой рыбкой, потерявшей связь с земной гравитацией.
В центре залы торжественно стоял большой дубовый стол, нарочито витиеватой формы. «Не иначе как Гауди проектировал эту странную столешницу!» – подумал я, припоминая свои впечатления от экскурсии по Барселоне.
Я считаю себя истинным испанцем, но разделить национальный восторг по поводу архитектора Гауди и исковерканных им фасадов барселонских улиц не могу. Простите, тошнит!
К слову сказать, я оказался прав в своём предположении насчёт столешницы. История о том, как этот стол попал в дом моей очаровательной пери, оказалась весьма затейливой и почти неправдоподобной. Будет время, расскажу как-нибудь на досуге.
– Ну что ты стоишь? Идём! – поморщилась девушка. Мы обогнули угловую китайскую ширму, покрытую изображениями аистов и болотной растительности, и оказались в уютном, обставленном мягкой мебелью уголке.
Тут я заметил небольшой лист бумаги кремового цвета, подколотый к ширме на поперечную шёлковую вязь. Лист был исписан крупным неровным почерком. Я разобрал только первую строку: «Катрин, любимая…».
Катрин!.. Не надо объяснять, какое потрясение произвела эта надпись в моей душе. Вновь перед глазами пронеслись фрагменты моего забавного сновидения: чудище, трон, каракатицы, карабкающиеся по грот-брам-реям памяти, и… и нежная русалка Катрин, весёлая в печали и печальная в радости.
– Это что?..– спросил я, указывая на листок. Зачем спросил?
– А-а-а,