В приюте каждому новенькому или младшему по возрасту назначали наставника, и тогда еще не Судареву, а пятилетнему Лешке достался этот парнишка. А пять полных детдомовских лет соответствовали пятнадцати годам жизни ребенка в семье. Сиротство умножало знание жизни в три раза, хотя этого никто, кроме испытавших такое состояние, не признавал. Привязывая к воспитанникам младших подопечных, в детдомовских ребятишках воспитывали не братские – скорее, родительские чувства. Наставник отвечал за все, за учебу, развитие, поведение, здоровье, аппетит, настроение – даже за формируемый характер воспитанника, и в конце каждого года подопечный сдавал экзамен, который был оценкой и попечителю. Аркашка был младше всего на семь месяцев, но сильно отставал в развитии, поскольку был вырван из семьи алкоголиков, и Сударев возился с ним с подъема до отбоя целый год. И так привязался, что когда его временно усыновляли, то оба они по мужски тихо плакали, расставаясь.
– Ты иди, Лешка. – подавляя всхлипы, косоротился Аркаша. _ С родителями всегда лучше, даже с пьяными. А я тут как-нибудь переживу.
Сударев очень рано ощутил отеческие чувства, с которыми потом и жил до восемнадцатилетнего возраста, считая воспитанника своим первым сыном. В общем, дотянул Аркашку до призывного возраста, уже не в приюте, а в специнтернате, и когда в военкомате об этом узнали, то Судареву дали полгода отсрочки, чтобы служили вместе. Армия их потом развела, но вот это родительское отношение, оказывается, сохранилось на всю жизнь, и избавиться от него было невозможно. У профессора от разных браков родилось пятеро детей, но это по подсчетам женщин, когда-то претендовавших на алименты. Хотя он сам считал, что у него есть только один сын, дитя любви, коего он никогда не видел воочию, зато много раз в воображении. И так затвердил свою мечту, что в нее поверил. Однако Аркаша в его жизни появился еще раньше, и привязанность к «первенцу» оказалась сильнее, чем к кровным сыновьям. Возможно потому, что Сударев был ему отцом, матерью и братом одновременно, и сердце екало больнее при одном воспоминании – как он там?
Профессор пригласил на свадьбу самых близких, лег и скончался на закате солнца, и последним кадром этого света стала Анна, стоящая возле гладильной доски. Смерть наступила скоропостижно, без болезней и прочих видимых причин – по крайней мере, так решила фельдшерица «скорой» и выписала справку. А поскольку сам Сударев считал себя еще живым, то лежал в загородном коттедже, еще не достроенном, стоящем на отшибе у жилой подмосковной деревни, и, не смотря на заключение медицины, ждал приглашенных гостей.