– Ы! – кивнул головой Воробьёв. Понял, мол.
– Ну, я пойду? – Ваня поднялся, взял тетрадку. – Приносить произведения для печати типографией в виде книжки? Ай не люб я творческому объединению?
А то мне на пару дней надо к Микояну Анастасу Иванычу смотаться. В Кремль, блин. Посоветоваться про чегой-то желает. Звонил вчера. Вернусь – в воскресенье роман напишу. «Люди, сидящие в проруби». Ну? Чего делать дальше?
– Ты, Ванюща, действительно не переделал для меня свою биографию в бред кобылы? Или сивой, или гнедой? Хочешь дурака из меня сделать? Герцог Эдинбургский – корефан , тесть у него Черчилль!
– Это автобиография, – сказал Иван строго. – Вы в автобиографии для редакции врали? Ну, хоть одно слово прибрехнули? Нет! Поскольку это единый и нерушимый докУмент! Как на корове клеймо «К». А на лошади – «Л». Чтоб их не путали зоотехники – кто есть кто. Вот и моя автобиография – кристалл чистой воды. Я даже не думал, что пишу. Кто-то рукой моей водил по бумаге. Ручку дал золотую. И все факты из башки моей тоже кто-то вынимал и на бумагу переносил через золотую ручку. Наверное, высшая сила. А кто ещё? Папка спал. Мамка тоже. Брательники не знают, что такое ручка вообще. Так что, чистую правду про меня только Верховный разум знает. А значит, всё, как написал, то оно и есть.
– Ну, ты тогда иди, – почему-то шепотом сказал Воробьёв. – Домой сразу иди.
С народом по пути не веди бесед. С милицией вообще не разговаривай. Стороной обходи. Адрес твой я из тетрадки переписал. Жди. Завтра часов в девять за тобой придёт наша машина. И мы здесь с тобой начнем творить шедевры за двумя подписями. Не против?
– А то! – попрощался Ваня, нацепил кепку, сделал ручкой и ушел, обрадованный перспективой. По дороге домой он видел в синем небе образы почётных дипломов за первые литературные премии, золотую звезду Героя труда и, как все крупные люди, бюст свой на въезде в Зарайск.
Спал он плохо. Или вообще не спал. Снилась ему эта вся небывальщина или явственно присутствовала в натуре – не вдумывался он. Разные люди и какие-то ещё «не пойми кто» всю ночь приходили по очереди, а баба одна как-то в окно влетела открытое. И все Ивану разные советы выдавали и наказы наказывали.
– Ты, Ванёк, дуй из дома немедля прямо в подштанниках и без обувки. Поспешай. Не трать время. Его почти нет у тебя, – говорил, наклонившись, мужик, в белую простынь завернутый. Босой, но с розовым, свежим, как роса утренняя, лицом. Не пил, видать, даже квас, не то чтоб пиво. И крылья за спиной у него топорщились. То ли от бабочки, то ли от стрекозы. – Утром увезут тебя в «дурку», в психиатрический, по науке, диспансер. На старой скорой помощи с решетками. А я твой ангел хранитель Самоедов Дмитрий. Жил правильно, потом в рай попал. Господь твоим ангелом хранителем назначил. Жалование