Они, чтоб ублажить своих хозяев
вдруг на Помпея бросились с мечами.
А что Помпей? Лицом зарылся в тоге
и принял смерть, как давнюю подругу.
На этом всё и кончилось в итоге…
Лишь я свою последнюю услугу
не мог не оказать, и в тот же вечер
я хоронил Великого близ моря.
Темнело быстро и прохладный ветер
сушил глаза, намокшие от горя.
Какой-то путник подошёл и громко
сказал: «Не смей один всё это править!
Я с ним служил ещё почти ребёнком,
и для меня бессмертна эта память».
Он мне помог в последнем ритуале
и, глядя как огонь съедает тело,
мы, вскинув руки вверх, салютовали
Республике, что вдруг осиротела.
Вот так, Кезон, произошло всё это.
Что будет дальше? Знают только боги.
Пиши в ответ – я буду здесь до лета,
а после ты найдёшь меня в дороге.
Война, видать, проиграна, а значит
нам все теперь придётся очень плохо.
Прощай, мой друг, и пожелай удачи
тому, при ком закончилась эпоха.
Цицерон
Здравствуй, Аттик.
Похоже, всё было зря.
Мы ворчали на дождь, а случился град.
Над Республикой новая тень царя
и она шире прежней во много крат.
Этот мальчик (Октавий) не так уж прост.
Восхищён, врать не буду, его игрой…
Он решил дотянуться рукой до звёзд
и для этого встанет на нас с тобой.
Помнишь ли Катилину? Бои за Рим
шли в судах и сенате… Теперь, увы,
мы всё чаще бездействуем и молчим,
словно помыслы наши и то мертвы.
Где отчаянный Кассий? А Юний Брут?
Где тираноубийцы иных родов?
Говорю тебе, Аттик, нас всех сомнут,
если мы не продвинемся дальше слов.
Я встречался с Антонием, он был пьян,
впрочем, как и всегда на исходе дня.
Он смотрел в никуда словно твой баран
и хрипел, что опять предстоит резня.
Будто мало нам было минувших лет
в диктатуре сулланцев и прочих лиц!
Ты утешь меня, Аттик, ты дай совет,
как остаться собою среди убийц?
Я спасал их когда-то – от них самих,
и отцы их валялись в моих ногах…
Что наградою мне от времён былых?
Я отвечу тебе – только боль и страх.
Где же римская честь и великий долг?
Где сограждане в этот унылый час?
Я один, словно загнанный кем-то волк,
и всё чаще мне снится покойный Красс.
Он бредёт по пустыне среди песков,
ищет голову Публия. Слышен плач…
Из разрубленной шеи стекает кровь
на его императорский алый плащ.
Легионы его – целых восемь штук —
все лежат на песке, испустивши дух.
Груды римского мяса без ног и рук —
плата тысяч людей за гордыню двух.
Я кричу ему: «Марк, подожди,