Профессор зафыркал, как выкипающий от ярости буйвол.
– Вы шустро раздвигаете горизонты моего подвального мировоззрения! – сказал он ехидно, – Ареал человеческой тупорылости гораздо шире, чем я мог предполагать в самых мрачных прогнозах. У вас никогда не было кармического мозгового поноса? Ментальный запор вас не мучает? Удивительно!
Очередная вспышка гордыни профессора была так наивна и смешна, что на сей раз я даже не стал сердиться. Да и стоило ли впустую портить нервы? Сердиться на Челленджера было то же самое, что злиться на несправедливость молнии, неразборчивость урагана, или на безжалостность Солнца. Зная Челленджера, мне пришлось бы сердиться на него не то, что каждую минуту – каждый миг! Но легче и приятнее было ограничиться усталой, печальной улыбкой.
– Размеры этого пигмея, должен признаться, поразили меня! – сказал я.
– Смотрите-ка! – сказал тут Челленджер, тыча волосатым, толстенным, как сарделька, пальцем в злосчастный рисунок, – Смотрите внимательно! Вот тут, на заднем плане есть одно растение! Вы наверняка приняли его за какой-нибудь гигантский одуванчик или брюссельскую капусту, ну, не так ли? Но на самом деле – не так! Это растение называется южноамериканской пальмой, её ещё зовут «слоновой костью», её рост – в среднем футов пятьдесят-шестьдесят в высоту. И вы думает, что на таком фоне человечек нарисован зря? Человек нарисован здесь не с натуры. Он не мог даже встать рядом с таким чудовищем – его сразу бы разорвали на мелкие кусочки и съели. Человек, а это, если приглядеться, довольно приличный автопортрет художника, нарисован здесь совсем по другой причине – он всего лишь показывает масштаб изображения. Человек, европеец, примерно ростом пять футов. Посмотрите и прикиньте размер человека к размеру пальмы – она в десять раз выше его.
– Боже мой! – похолодел я, – Вы всё-таки настаиваете, что такое животное было… Но ведь, начни подыскивать ему приличную, подходящую конуру, то и «Чаринг-Кросс» окажется тесноват!
– То, что вы говорите, конечно, преувеличение, но сам экземпляр, в самом деле, внушает уважение!
– Но не будет же мы, – увы, я стал потихоньку увлекаться и горячиться, – но не будем же мы покушаться на весь тысячелетний опыт человечества, авторитет науки, и отметать его только на основании одного плохонького рисунка! Я пролистал страницы альбома и убедился, что в нём больше ничего нет! Там есть всего один-единственный рисунок какого-то сомнительного художника, художника от слова «худо», ну, что он мог начиркать, накурившись какой-нибудь дряни, один бог знает! В альбоме больше ничего подобного нет! Под воздействием гашиша и своего