– Может быть, и вправду все обойдется, всякое в жизни бывает, – подхватила Ганна, – чего это мы, раньше срока, слезы-то распустили, не правильно это как-то. Федор мой, вот тоже, всего одно письмо прислал, еще в июле, так всплакну, тихонько, в одиночку, а на люди выносить, не дело это. Общая радость – хорошо, а тоску печаль, при себе держать нужно, и так с этой войной проклятой, в каждом доме горя под завязку, так если его еще, раньше срока, надумывать, да в кучу складывать, то оно нас совсем к земле придавит. Терпеть нужно.
– Вот молодец дочь, просто мудрец какой, древний, – поддержал отец, – а что у тебя с ногой? – обернулся он к невестке.
– Да, ничего, пройдет, поранилась чуток, – вяло ответила она, – на мне как на дворняге все зарастает, похромаю немножко, оно и заживет.
– Ничего себе чуток, гвоздище, ржавый, вот такой толстенный, насквозь ступню прошил, почитай с большой палец будет, – вновь запричитала Арина, – я бы, упаси бог, там же, на месте, от страха и боли и от кровищи, сразу же и околела, ей богу. Это же надо, а она еще, после такого страшенного увечья, сама собой, смогла до дому дотащиться. Вон кровушки-то сколько, по всей длиннющей дороге растеряла, сплошной ручей от зернохранилища так и тянется. Хорошо еще, что люди заметили да вовремя подсказали. Это ужас какой-то.
– Как это тебя угораздило, будто дитя не разумное, где же такой гвоздь подцепить-то можно? – спросил Степан у самой Александры, подметив при этом, что и она, слегка, окрепла духом.
– Да господи, я как извещение это прочитала, в мозгу все помутилось. Ничего не соображаю, ринулась куда-то бежать, ну домой, скорее всего. А там, у конторки, тока, мужики крыльцо ремонтировали, ну и разбросали, идолы, доски старые, оторванные рядом с конторкой. Вот я, выбегая оттуда, сослепу, и наскочила на гвоздик. Стою, к доске как прибитая Кулема, в голове туман сразу же прошел, смотрю, а он, сволочь, торчит, размером с мизинец. Сразу, боли не было, но это не долго,