вечности под вздохи сикомор.
В поле проходящий, как икота,
враг не знает, чья на мне печать
прилегла и ясная забота,
чтоб живых от мёртвых отличать.
3
Мародёрской речки многословье.
Воздух снится, как один из тех,
о которых воют в изголовье,
день повис, как клоун на персте.
Покати шары по полю боя,
чтоб они упёрлись во предмет
не любви, а трезвости, и стоя
салютуй ему во страшный след.
Он горит, как выжженный посёлок
в воспалённом явью далеке,
и туземцы, мёртвые спросонок,
низачем спускаются к реке.
4
И фаланги пальцев, что привыкли,
и дожди, умеющие всё,
голоса: обрушен ли, увит ли
лентами, как это колесо.
Ты меня люби, а я не буду,
погляди глаза, как пустоту
временем пролитого сосуда,
вобрази мне снег в горячем рту,
и по снегу пусть идёт разведка,
предварив победные полки,
и, в груди распахивая клетку,
обрывает тяжкие замки.
«В деревне ночью, верно…»
В деревне ночью, верно,
все спят, а ты не спи,
как аспид и царевна,
не вставшие с перин.
И воет передатчик,
ощерясь на волну,
и руку тень обрящет,
куда ни протяну.
Найдётся и запястье
впитать змеиный яд,
чтоб долгое несчастье
за царской дочкой вслед
неслось и настигало,
и ах! не ближний свет
в два зябнущих оскала,
а краше в мире нет.
В конфорке шевелится
вполсилы отчий край,
и меж двоих двоится
угрюмый тусклый вой.
Но кто они, изыди,
когда в холодный ляд
бросает ночь их гниду
и отражённый взгляд?
Всего же вероятней,
что на двоих делим
не ствол перины мятной,
а день – и страх за ним.
«Фонтанчики в саду, что твоя бессонница…»
Фонтанчики в саду, что твоя бессонница,
откуда столько слёз? и в траву не верится,
по лунным кратерам пробежала конница,
«ах, если бы только знать!» – ахнуло деревце.
А тот будильник, что стыл под рукой таинственно,
в самое сердце звенит, и́з дому просится,
в самую лютую ночь по верхам безлиственным
с чёрным пропеллером нехорошо так носится.
Кто, гуляя по травке с собачкой ротвейлером,
кто, старушку живую переводя через улицу,
увидит его, вздохнув, как овца над клевером,
тот вовек не умрёт и сирым полюбится.
Nothingale
И собачка и кошка говорят: уйди,
воздух в осадок хлопьями на земли,
стволы тополей и осиновый кол в пыли,
и счастье