В этом контексте большой интерес представляет теория И. В. Давыдовского, рассматривающая старость с позиций адаптации [13]. Согласно этой теории, старость подразумевает ограничение и самоограничение жизненных отправлений, т. е. гипобиоз. Но это – приспособительное самоограничение, по существу продиктованное жизненным инстинктом самосохранения наподобие анабиоза. Однако, в отличие от последнего, старость не является сохранением структуры в афункциональном состоянии. Наоборот, старость – это как бы промежуточное состояние, характеризующееся пониженной устойчивостью структур к внешним воздействиям; это необратимое состояние, невозможность сохранения или восстановления той же функциональной напряженности. Таким образом, И. В. Давыдовский рассматривает старость как специфическую, возрастом обусловленную форму приспособления к внешней среде, как «стесненную в своей природе жизнь» [13].
Сравнение или отождествление старости с болезнью на указанной основе является чисто формальным, а по существу неверным. «Стеснение» в старости вызвано не болезнью, а особым физиологическим состоянием. Формальная общность в ряде социальных и функциональных проявлений болезни и старости не делает эти понятия равнозначными. Старость – это сигнал, результат возрастной инволюции. Болезнь безотносительна к возрасту. Старость неизбежна; болезнь не неизбежна, она лишь возможна, часто случайна. Старость необратима и неуклонно прогрессирует; болезнь, в принципе, обратима. Со старостью, как и со смертью, в ее финале человек примиряется; с болезнью – никогда [15].
Сущность функциональных сдвигов в старости не сводится просто к количественным показателям, как-то: падение окислительных и восстановительных процессов, отражающее падение активности ферментов, атрофию органов, снижение мышечной силы, возбудимости и т. д. Старость является одновременно перестройкой и соматических, и психоэмоциональных отправлений. Эта перестройка сопровождается выработкой принципиально новых адаптационных установок, отвечающих общей возрастной