На клочке бумаги Маштаков записал номер своего служебного телефона, сказав, что Нина Анатольевна может запросто ему позвонить, если что-то вспомнит про нападавшего, а тем паче, если увидит его где-нибудь.
Затем Миха отвел женщину в ЭКО и с рук на руки сдал молчаливому Максу Елину, чтобы тот с её помощью составил фоторобот преступника.
И лишь после этого он навестил кабинет дознания. Семёркина зашипела, что теперь она знает, что за фрукт Маштаков, теперь из ЭКО еще битый час не дождешься заявительницы, которая так и осталась опрошенной наполовину, тогда как дежурный уже гонит её на улицу Машиностроителей, где пьяный хулиган разбил витрину в магазине «Квант».
– Давайте я дежурному всё объясню. Витрина никуда не убежит. – Михе доставляло удовольствие обращаться на «вы» к двадцатилетней девчонке.
Он снял трубку и довольно легко договорился с Медведевым обойтись на Машинке без дознавателя. Майор напомнил, что Маштакова ждут великие дела: объезд нескольких адресов, имитация бурной, ни на минуту не затихающей деятельности по раскрытию резонансного убийства. Миха ненавязчиво поинтересовался: «А как же обед, Владимир Николаевич?» Дежурный ответил вопросом: «Какой может быть обед, товарищ капитан, когда Родина в опасности?».
Маштаков учтиво склонил голову перед Семёркиной, предупредив, что не прощается. Девушка немного успокоилась, больше не фыркала, поглядывала на демонстрировавшего хорошие манеры опера с подозрением.
«А она ничего, свеженькая, – подумал Миха. – Только строит из себя принцессу на горошине».
Почти три месяца у него не было секса, законная супруга на почве политических разногласий наложила мораторий на доступ к ее телу, с Иркой Кравцовой после того, как он застал ее с мясником, отношения оборвались. Случайных связей не возникало, потому что новых он не искал, а реанимировать старые считал делом неблагодарным. Помарки сиреневой помады на чашке и окурках, послужившие поводом для последнего скандала с женой в середине октября, были свидетельствами вербального, а отнюдь не плотского контакта Маштакова с лицом противоположного пола.
Покидая кабинет дознания, Миха мельком оглядел Семеркину. Твёрдая острая грудка под форменной курточкой, чуть заметно выступающие косточки таза, тонкие ноги, трогательно-волнующая худоба.
«Нет, всё-таки три месяца воздержания это перебор. Достойный занесения в книгу рекордов Гиннеса», – размышлял Маштаков, топая по непривычно пустому в дневное время коридору.
А за дверью его кабинета надрывался