Я просмотрел бумаги, перечел мои собственные пометки на полях и со вздохом разорвал их и бросил на пол. Затем вывернул портфель, чтобы выколотить из него пыль, и при этом из внутреннего кармана выскользнула очень толстая записная книжка в черном клеенчатом переплете. Я открыл ее, и в глаза мне бросился подзаголовок:
Конспект необычайного рассказа Ал, К-на о боге-чудовище, или фетише, Хоу-Хоу, которого он и готтентот Ханс открыли в центральных областях Южной Африки.
Мгновенно все всплыло в моей памяти. Я увидел себя, в те дни еще юношу, наскоро составляющим эти заметки под свежим впечатлением рассказа Аллана – поздно ночью в его доме и потом на утро в поезде, чтобы после, на досуге, связно и подробно их переложить в своем кабинете на Ильм Корт в Темпле[2].
Вспомнил я также свое огорчение при открытии, что записная книжка бесследно пропала, хотя я отлично знал, что спрятал ее в надежном месте. Еще вижу себя мечущимся в поисках ее по своей комнате в предместье Лондона; наконец, отчаявшись разыскать, я примирился с пропажей. Годы шли, и новые события стерли из моей памяти и записки, и самый рассказ. И вот теперь они всплыли из пыли минувшего, всколыхнули ожившие воспоминания, и ныне я приступаю к изложению этой замечательной главы из столь богатой приключениями жизни моего возлюбленного друга Аллана Квотермейна, который так давно ждет меня в царстве теней.
Однажды вечером мы, то есть старик Аллан, сэр Генри Куртис, капитан Гуд и я, собрались в кабинете в домике у Квотермейна, куря и беседуя о различных вещах.
Я упомянул в разговоре, что как-то мне попалась на глаза перепечатка из американской газеты о том, что в бассейне Замбези какие-то охотники видели будто бы огромное допотопное пресмыкающееся, и спросил у Аллана, можно ли этому верить. Аллан покачал головой и осторожно ответил, что Африка велика – возможно, что в ее глубинах еще водятся доисторические животные.
– Я столкнулся однажды, – поспешно прибавил он, уклоняясь от более широкого обсуждения этой темы, – с огромной змеей, величиной с южноамериканскую анаконду[3], которая, говорят, достигает шестидесяти футов в длину. Мы ее убили, то есть не я, а мой слуга, готтентот Ханс. Туземцы почитали эту змею как божество. Она могла дать повод к разговорам о допотопных пресмыкающихся. А раз я вид ел слона, настолько превышавшего обычные размеры, что, вероятно, он принадлежал к доисторической эре. Он был известен несколько столетий и звался Джаной.
– Вы его убили? – поинтересовался Гуд.
У Аллана краска выступила на лице сквозь загар и морщины, и он ответил резко, изменяя своему обычному добродушию:
– У охотника не спрашивают об исходе охоты, раз он сам не рассказывает. Но, если вам угодно знать, – нет, я не убил этого слона.
А убил его Ханс и этим спас мне жизнь. Я же промахнулся в него обоими зарядами с расстояния нескольких шагов.
– Ну, Квотермейн! – воскликнул неугомонный Гуд. – Это вы-то промахнулись в большого слона с расстояния в несколько шагов? Значит, вы были уж очень перепуганы.
– Разве я не сказал, что промахнулся, Гуд? Впрочем, вы, может быть, правы, и я был испуган – ибо, как вы знаете, я никогда не мог похвастаться особенной храбростью. При встрече с этим Джаной каждый бы струсил – даже вы, Гуд. Однако, при некотором великодушии, вы согласились бы, что у меня имеются и другие причины, по которым я не могу равнодушно вспоминать об этом гнусном – да, именно гнусном – зрелище: встреча с Джаной привела к смерти старого Ханса, которого я любил.
Гуд опять приготовился возражать, но сэр Генри протянул свою длинную ногу и пнул его, после чего капитан замолчал.
– Зато, – поспешно прибавил Аллан, меняя неприятную тему, – я встретился раз, правда, не с допотопным пресмыкающимся, но с племенем, поклонявшимся богу-чудовищу, или фетишу, который являлся, вероятно, пережитком древнего мира.
Он замолчал, показывая, что вопрос исчерпан, но я жадно спросил:
– Что же это был за фетиш, Аллан?
– Это длинная история, друг мой, – возразил он, – и такая, что если ее рассказать, то Гуд, конечно, не поверит. К тому же поздно, и я боюсь вам надоесть. Я и в правду бы не кончил рассказ за одну ночь.
– Для Гуда и Куртиса тут имеются виски, сода и табак; я же займу пост между вами и дверьми и не сойду с места, пока вы мне всего не расскажете, Аллан. Невежливо идти спать раньше своих гостей, так что, пожалуйста, начинайте, – прибавил я со смехом.
Старик заворчал, но мы в торжественном молчании сгрудились вокруг него, и он наконец начал свой рассказ:
– Ладно, если вам непременно