Внезапно, неожиданно для самой себя, Прешас поднялась и сняла свою сумку с полки. Она решила сойти в Габороне не потому, что там ее ждали дела, а потому, что ей хотелось посмотреть, что будет делать незнакомец. Он уже вышел из автобуса, и Прешас поспешила вслед за ним, пробормотав наспех сочиненные объяснения водителю, работавшему у мужа двоюродной сестры отца. Оказавшись в толпе под ярким солнцем, где пахло пылью и разгоряченными телами, она огляделась и заметила его неподалеку. Он купил у разносчика жареную кукурузу и теперь обгрызал початок. Прешас снова ощутила беспокойство и встала поблизости, озираясь по сторонам, словно не зная, куда идти.
Он поднял на нее глаза, и она, растерявшись, отвернулась. Неужели он заметил, что она наблюдает за ним? Может быть. Подняв глаза, она бросила на него быстрый взгляд. На этот раз он улыбнулся и поднял брови. Потом, отшвырнув початок, поднял с земли трубу в футляре и направился к ней. Прешас застыла на месте, не в силах двинуться, как кролик перед удавом.
– Я видел тебя в автобусе, – сказал он. – Мне показалось, мы где-то встречались. Но я ошибся.
Прешас потупилась.
– Мы никогда не встречались, – ответила она. – Никогда.
Он улыбнулся. Она подумала, что он совсем не страшный, и чувство неловкости исчезло.
– Видишь ли, в этой стране рано или поздно встречаешься почти со всеми. Здесь нет чужих.
Она кивнула:
– Да, правда.
Возникла пауза. Потом он указал на футляр у своих ног:
– Это труба. Я музыкант.
Она посмотрела на футляр. На нем была наклейка: человек, игравший на гитаре.
– Ты любишь музыку? – спросил он. – Любишь джаз? Квеллу?
Подняв глаза, она увидела, что он по-прежнему улыбается.
– Да. Люблю.
– Я играю в оркестре, – сказал он. – В баре отеля «Президент». Можешь прийти и послушать. Я как раз иду туда.
До бара было всего минут десять. Он купил ей коктейль и усадил за столик в глубине зала, на единственный стул, чтобы никто к ней не подсел. Потом он играл, а она слушала, отдавшись во власть текучей манящей музыки, гордясь знакомством с этим человеком, тем, что она его гостья. Напиток оказался горьким, она никогда такого не пила, ей не нравился вкус алкоголя, но в барах положено пить, и ей не хотелось выделяться необычным поведением или молодостью.
Потом, когда оркестр ушел на перерыв, он подсел к ней за столик, и она заметила, что его глаза блестят от приложенных усилий.
– Сегодня я играл неважно, – сказал он. – Бывают дни, когда ты на подъеме, а бывают – совсем наоборот.
– По-моему, ты играл отлично.
– Не думаю. Я могу лучше. Бывают дни, когда труба сама поет. И тогда мне ничего не надо делать.
Люди смотрели