Его не было там, когда умерла мать.
После того как я родился, он показывался у нас чаще. Он окрестил меня именами трех великих чародеев. Позже он начал брать меня с собой в турне, развлекая детей и пенсионеров, давая представления в школах и продуктовых магазинах. Он всегда был щедр и добр – добрее и щедрее, чем мы на деле могли себе позволить. И он всегда был чуть печален. Каждый вечер он показывал мне фотографии матери и рассказывал о ней. В конце концов мне начало казаться, что я и сам хорошо помню ее.
Когда я подрос, это ощущение только усилилось. Я видел отца. Я думаю, я видел его таким же, каким видела его она, – милым, славным, мягким человеком. Немного наивным, но честным и добрым. Человеком, который заботится о других и мало заботится обо всем остальном. Я понимаю, за что она любила его.
Я так и не успел подрасти настолько, чтобы сделаться его ассистентом, как он мне обещал. Он умер ночью, во сне. Аневризма, объяснили врачи. Я нашел его, уже остывшего, с улыбкой на лице. Возможно, умирая, он видел во сне маму. И, глядя на него, я в первый раз в жизни ощутил себя полностью, совершенно одиноким. Я понял: что-то ушло и никогда больше не вернется. Понял, что внутри меня образовалась пустота, которая никогда больше не заполнится.
Вот так я чувствовал себя и теперь, той дождливой весенней ночью в Чикаго, бродя по улицам. Дыхание вырывалось у меня изо рта клубами пара, правый сапог поскрипывал на каждом шагу, а из головы все не шли умершие люди.
Наверное, не стоит удивляться тому, что, прошатавшись несколько часов, я оказался у двери в квартиру Линды Рэндалл. Полиция давно уехала, свет погас, а зеваки-соседи мирно спали по постелям. В доме царила тишина. Восточная часть небосклона не начинала еще светлеть, но где-то неподалеку, на подоконнике или на крыше, уже щебетала какая-то ранняя птица.
Силы мои были на исходе. Я не думал больше вообще ни о чем, не говоря уже о каких-нибудь спасительных идеях. Убийца сложит заклятие, чтобы убить меня, в следующую же грозу, а судя по воздуху, это могло случиться в любую минуту. А если меня не убьет он, Морган наверняка сумеет убедить Белый Совет в том, что меня нужно казнить, и случится это уже в понедельник утром. Если это дело дойдет до Белого Совета, у меня не останется ни единого шанса.
Я прислонился к двери в Линдину квартиру, крест-накрест заклеенной черно-желтым полицейским скотчем с надписью: «ПОЛИЦИЯ – НЕ ЗАХОДИТЬ». Я не соображал, что делаю, пока не произнес заклинания, открывающего двери, не отодрал нижнюю полосу черно-желтой ленты и не вошел в квартиру.
– Это же глупо, Гарри, – сказал я сам себе. Наверное, я был не в настроении прислушиваться к собственным советам. Я обошел комнату, принюхиваясь к запахам ее духов и крови. Кровь еще не вытирали. Должно быть, позже этим придется заняться домовладельцу. Не знаю. Подробности вроде этой в кино не показывают.
Потом я обнаружил, что лежу на полу, на ковре у огромной Линдиной