Какую гору сулит невзгод, в каком изойдет реванше —
И как закончится через год и, кажется, даже раньше.
Все было там произнесено —
торжественно, как на тризне, —
И это было слаще всего, что мне говорили в жизни,
Поскольку после, поверх стыда, раскаянья и проклятья,
Она опять говорила «да», опять на меня не глядя.
Она глядела туда, где свет закатный густел опасно,
Где все вокруг говорило «нет», и я это видел ясно.
Всегда, со школьных до взрослых лет,
распивочно и навынос,
Мне все вокруг говорило «нет»,
стараясь, чтоб я не вырос,
Сошел с ума от избытка чувств,
состарился на приколе —
Поскольку если осуществлюсь, я сделать могу такое,
Что этот пригород, и шалман, и прочая яйцекладка
По местным выбеленным холмам
раскатятся без остатка.
Мне все вокруг говорило «нет» по ясной для всех
причине,
И все просили вернуть билет, хоть сами его вручили.
Она ж, как прежде, была тверда, упряма, необорима,
Ее лицо повторяло «да», а море «нет» говорило,
Швыряясь брызгами на дома, твердя свои причитанья, —
И я блаженно сходил с ума от этого сочетанья.
Вдали маяк мигал на мысу – двулико, неодинако,
И луч пульсировал на весу и гас, наглотавшись мрака,
И снова падал в морской прогал,
у тьмы отбирая выдел.
Боюсь, когда бы он не моргал, его бы никто не видел.
Он гас – тогда ты была моя; включался – и ты другая.
Мигают Сириус, Бог, маяк —
лишь смерть глядит не мигая.
«Сюда, измотанные суда, напуганные герои!» —
И он говорил им то «нет», то «да».
Но важно было второе.
Вторая
Si tu, si tu, si tu t’imagines…
Люблю,
люблю,
люблю эту пору,
когда и весна впереди еще вся,
и бурную воду, и первую флору,
как будто потягивающуюся.
Зеленая дымка,
летучая прядка,
эгейские лужи, истома полей…
Одна
беда,
что все это кратко,
но дальше не хуже, а только милей.
Сирень,
свирель,
сосна каравелья,
засилье веселья, трезвон комарья,
и прелесть бесцелья,
и сладость безделья,
и хмель без похмелья, и ты без белья!
А позднее лето,
а колкие травы,
а нервного неба лазурная резь,
настой исключительно сладкой отравы,
блаженный, пока он не кончится весь.
А там,
а там —
чудесная осень,
хоть мы и не просим, не спросим о том,
своим безволосьем,
своим бесколосьем
она создает утешительный фон:
в сравнении с этим свистящим простором,
растянутым мором, сводящим с ума,
любой перед собственным мысленным взором
глядит