«Потрясающе, – думала Бобби, – как быстро человечество переходит от мысли “Какой невообразимый разум создал эти душераздирающие чудеса?” к “Ну, раз уж здесь никого нет, нельзя ли мне поживиться их барахлишком?”».
– Простите, – произнес хрипловатый мужской голос, – не найдется ли у вас мелочи для ветерана?
Она отвела взгляд от экрана. Тощий человек с серым лицом. Телосложение выдавало, что детство он провел при низкой гравитации: у него было длинное туловище и большая голова.
Облизнув губы, мужчина подался вперед.
– Так вы ветеран? – спросила Бобби. – Где служили?
– На Ганимеде, – ответил попрошайка и отвел взгляд, стараясь держаться с достоинством. – Был там, когда все пошло кувырком. А как вернулся сюда, власти меня вышвырнули. Хочу накопить на билет до Цереры, у меня там семья.
В груди у Бобби заклокотала ярость, но голос и лицо остались спокойными – хотя это и стоило ей немалого труда.
– Вы обращались в Союз ветеранов? Они могли бы помочь.
– Мне же нужно что-то есть! – Голос человека стал неприятным. Бобби оглядела вагон. В это время в «трубе» народу немного. Вакуумные трубы соединяли все окраины залива Авроры. Великий марсианский проект терраформирования начался еще до рождения Бобби и продолжится после ее смерти. Сейчас в вагоне было пусто. Она прикинула, как выглядит в глазах нищего. Крупная женщина, высокая и коренастая – но когда сидит, да еще в своем мешковатом свитере, этого не заметно. Нищий мог принять ее мышцы за жир. Если так, то он ошибся.
– В какой части служили? – спросила она.
Человек моргнул. Женщине полагалось бы его опасаться, и спокойствие Бобби его насторожило.
– В части?
– Да, где вы служили?
Он снова облизнул губы.
– Я не собираюсь…
– Забавно, – перебила Бобби. – Я бы поручилась, что знала почти всех, кто служил на Ганимеде перед началом заварушки. Когда через такое пройдешь, волей-неволей запомнишь. Когда видишь, как друзья гибнут. Вы в то время в каком чине были? Я – сержант артиллерии.
Серое лицо побелело. Мужчина поджал губы, засунул руки поглубже в карманы и что-то забормотал.
– А сейчас? – продолжала Бобби. – Я тридцать часов в неделю работаю в Союзе и вполне уверена, что мы сумеем помочь такому выдающемуся ветерану, как вы.
Он отвернулся, но отойти не успел – она перехватила его за локоть. Нищий скривился от страха и боли. Бобби тщательно выбирала слова, произносила их раздельно и внятно:
– Придумай. Другую. Байку.
– Да, мэм, – отозвался нищий. – Слушаюсь. Придумаю!
Вагон дернулся, тормозя перед первой станцией БричКэнди. Бобби выпустила попрошайку и встала. У мужчины чуточку округлились глаза. Ее генетическая линия восходила к Самоа, и внешность Бобби порой производила определенное впечатление на неподготовленных людей. Иногда это огорчало Бобби. Но не сейчас.
Ее брат жил в добротной уютной норе в Миддл-Кэнди, недалеко от нижнего университета. Бобби, вернувшись на Марс, остановилась у него. Она до сих пор собирала осколки разбитой жизни. Процесс шел медленнее, чем она ожидала. В результате она, кроме всего прочего, чувствовала себя в долгу перед братом. Семейные ужины были одним из способов вернуть долг.
Коридоры Брич-Кэнди не отличались роскошью. Реклама на стенах переключилась при ее приближении – распознала лицо и теперь предлагала те товары и услуги, которые, предположительно, могли ее заинтересовать. Служба знакомств, спортивные союзы, кебаб навынос, новый фильм Мбеки Суна, психологические консультации. Бобби старалась не принимать это на свой счет, но все же ей хотелось бы, чтобы рядом оказались другие прохожие – они внесли бы некоторое разнообразие. И позволили бы думать, что предложения адресованы кому-то другому. Не ей.
Но и в Брич-Кэнди было пустовато. В «трубе» народа наблюдалось меньше обычного, в коридорах – тоже, и в программах Союза ветеранов значилось меньше участников. Она слышала, что в верхнем университете на шесть процентов снизилось число абитуриентов.
Человечество еще не основало в новых мирах ни единой колонии, но хватило и данных с зондов. Появился новый фронтир – новый конкурент Марса.
Едва Бобби открыла дверь, воздух наполнился густым ароматом приготовленного невесткой гамбо[1]. Глотая слюнки, Бобби стала прислушиваться к громким голосам брата и племянника. Под ложечкой засосало, но ничего не поделаешь – родня. Она их любит. Она им обязана. Даже если в их обществе мысль о кебабе навынос становится ужасно соблазнительной.
– Я не о том говорю! – кричал племянник. Он учился в верхнем университете, но во время семейных ссор в его голосе прорезывались нотки шестилетки.
Брат загудел в ответ. Бобби уловила постукивания пальцев по столу – словно точки