Молодой, бесшабашный, бухой.
Муки вечные щедрой пригоршней,
Собирал и прощенья просил…
Потому и в груди, скомороший,
Вместо сердца бубенчик носил.
Цветок зелёный
Жизнь устаёт печали мерить,
И толковать приметы в путь,
Туда, где створчатые двери
Успеют времена сомкнуть.
Запомни, в этот век железный,
Пока ещё ты молодой,
Дни вытекаю бесполезно
Из крана жёсткою водой.
Где распадаются в пределах,
Уходят в наважденье прочь,
Тобой и вечностью, без дела,
Читаемые день и ночь.
Пусть млечный путь нависнет кроной,
Над миром, что ужасно прост;
Где в вечности уединённой,
Цветок зелёный и погост.
Не в счёт
Живу без здешнего уклада,
И воздух дождевой не в счёт,
Лишь только ветер, так как надо,
Листом в небытие несёт.
Один среди пустынной рощи,
Где даже мысль возникнет вслух,
Что есть мучительней и проще —
Вокруг сквозной, свободный дух.
Свежа в нём мера откровений,
Мгновенья словно из крупиц,
Рассыпанные ловят тени,
Взлетающих над кроной птиц.
Пока прощальные их крики,
Небес сомнут водоворот,
В минутах этих есть безликий,
Тревожный яд земных щедрот.
Усталый век
Пустынный мыс и берег пенный,
И одичалый пляж песком лучист,
Жизнь быстротечна, смысл её священный,
В обрывке фраз прохожего в ночи.
Неверен свет и правила утраты,
Как смена вех идут судьбе в зачёт,
Свободы нет и снова виновато
Усталый век пожмёт тебе плечом.
Илья ВИНОГРАДОВ
Как добротна мебель из дерева…
* * *
Как добротна мебель из дерева
И тепла добротою леса!
Словно лес открывает двери вам,
Что поют под тяжестью веса.
Только мир сплошь вокруг пластмассовый,
Словно душный бездушный ящик
С одноликой культурой массовой,
Легковесной, ненастоящей.
Но сбегу я, поздно ли, рано ли,
Сбив пластмассовые колодки.
Слава богу, гробы деревянные,
Как когда-то дома и лодки.
* * *
Поверьям вняв, как гибели, бегут
Спины горбатой и кривого глаза —
Суров и скор дремучий мудрый суд:
Души изъян с изъяном тела связан.
Бог шельму метит – примечай черты,
Верь верным, сто веков знакомым знакам…
Я ж глянцевой пугаюсь красоты,
Где дух иссох под чёрствым мёртвым лаком.
Где, словно в манекене, пустота,
И даже эха нет – темно и глухо.
Боюсь пустот…