Офицер, который ехал в кабине, равнодушно отвернулся, не отвечая на приветствие, прошел мимо меня и Рене – высокий, затянутый в мундир, с накинутым поверх черным плащом, он медленно, палец за пальцем, стаскивал перчатки из тонкой кожи. Почему-то я очень хорошо запомнил эти перчатки. Они были чистыми, без единого пятнышка. Вслед за этим, высоким, в дом скользнул его помощник – невыразительный белесый тип, который нес кейс, прикрепленный к запястью стальным браслетом. Оба гостя уже прошли мимо, но я все стоял в оцепенении, не чувствуя, как сестра теребит меня за рукав.
– Дар Рейнен, – тихо сказала она.
– Разве?
– Вон тот высокий офицер, глава Супремы, любимчик императора.
– Наверное, он сильно боится, раз не ездит без взвода охраны, – заметил я довольно громко, и Рене сильно ткнула меня кулаком в бок.
Солдаты, впрочем, не обращали на наш разговор никакого внимания, потому что с интересом наблюдали за потасовкой двух гончих. Когда я подошел поближе, гвардейцы Супремы перестали смеяться и отвели глаза. Отец появился на пороге, приветствовал Рейнена, они вдвоем ушли в кабинет и закрылись там.
– Заносчивый ублюдок, – пробормотал я сквозь зубы.
…Этот самый Рейнен убрался через два часа, когда уже смеркалось. Я не знал, о чем они говорили с отцом, но был рад, что жутковатый полковник не остался погостить, и мне не пришлось делить с ним стол и кров. Рокот мотора приземистого фургона Супремы в конце концов стих и сменился простым шумом ветра.
– Ну вот и все, – подытожила наша старшая служанка Лин, прежде чем отправиться в деревню ночевать. – Полковник Рейнен, сразу видно, благородный человек, и людей своих не распускает. Уехали мирно, уток не крали, к посудомойкам не лезли, ничего не поломали, и даже солдаты в фонтан не мочились.
Я промолчал и заглянул в комнату матери, которой все еще сильно нездоровилось. Женщина-врач в сером балахоне ордена целителей сидела возле постели, держа в своих широких ладонях худую руку пациентки. Она подняла на меня взгляд воспаленных глаз и только покачала головой…
Темнело стремительно, бриз дул со стороны моря, а потом сменился легким ветерком с суши. Пахло горькой полынью и солью. К этому запаху примешивался оттенок дыма, возможно, тлела трава в степи.
Я лег спать, долго ворочался, потом забылся и увидел странный сон – про то, как Рене, не глядя под ноги, идет по узкому брусу, переброшенному через ручей. В видении ветер шевелил тростник в ручье, но не мог тронуть ни волосинки в ее прическе, ни края ее плаща – они все время оставались неподвижными, как у призрака.
Я очнулся, попробовал встать, но не сумел и понял, что это не пробуждение, а сон, вложенный в другой сон. Волной накатывал страх. Виски ныли. Везде – в пощелкивании магнитных часов, в шорохе листьев за окном, в гудении ветра я различал близкую угрозу.
– Очнитесь,